Три лилии Бурбонов

Из Кале Генриетта Мария написала Мазарини, заверяя его, что оба сына просто жаждут увидеть её. Что же касается герцога Йоркского, то она пообещала, что будет вести себя с ним сдержанно, как они договорились с кардиналом. В качестве верховного лорда-адмирала Англии Джеймс вышел встречать свою мать во главе большого флота, так что мачты его кораблей напоминали большой лес. Каждое судно произвело по очереди несколько приветственных залпов и этот грохот продолжался добрых полчаса. Тем не менее, ему пришлось выдержать гневные упрёки матери без поддержки брата. Его ответ был направлен на то, чтобы обезоружить её. По словам герцога Йоркского, он ещё не успел жениться (что было неправдой) и располагал такими доказательствами недостойного поведения Анны Хайд, что решил больше не думать о ней. Ободрённая его безоговорочной капитуляцией, Генриетта Мария поспешила отплыть в Англию.

Её первое морское путешествие за шестнадцать лет оказалось самым безмятежным. Морская гладь была как стекло, ни малейший ветерок не шевелил ни паруса фрегатов, ни флаги больших кораблей, которые должны были доставить Генриетту Марию домой. Тем не менее, несмотря на все усилия экипажей, понадобилось два дня, чтобы добраться из Кале до Дувра, хотя при попутном ветре это расстояние можно было преодолеть за три часа.

Герцог Йоркский из личных побуждений позаботился о том, чтобы его мать могла путешествовать с максимальным комфортом и чтобы ей подавали на борту самые редкие и изысканные яства. Вдобавок, он совершенно очаровал отца Сигриена тем, что заказал для него постную осетрину, так как в тот вечер начиналось всенощное бдение перед Днём Всех святых. К настоящему времени Джеймс уже стал отцом очаровательного мальчугана или, по крайней мере, надеялся на это, так как Гарри Джермин-младший, лорд Арран и несколько других «людей чести» заверили его, что с тем же успехом этот ребёнок мог бы быть их собственным. А сэр Беркли даже изъявил желание после развода Джеймса жениться на Анне Хайд и дать мальчику своё имя.

Неподалёку от Дувра Генриетту Марию встретили Карл II, принц Руперт и принцесса Оранская. Свою первую ночь в королевстве своего сына она провела в том самом мрачном Дуврском замке, который так напугал её свиту тридцать пять лет назад. История повторилась. За ужином торжественно благословив трапезу, отец Сигриен с удовлетворением отметил:

– Пуритане, «независимые» и квакеры, которые заполнили город Дувр, были поражены вольностью, которую я позволил себе за столом их протестантского короля. На следующее утро они были ещё более удивлены, когда мы отслужили мессу в очень большом помещении, при открытых дверях, в присутствии бесчисленной паствы, большинство которой восхищалось набожностью католиков, в то время как другие были охвачены слепой яростью и крайне преступным отвращением, питаемым ими к римской церкви.

После такого начала неудивительно, что въезд королевы-матери в Лондон решено было устроить по-тихому. Тем не менее, у лондонцев был просто нюх на такие события. Поэтому, не успела ещё Генриетта Мария после обеда переправиться через реку Ламбет к Уайтхоллу, как Темза уже кишела судами. Все причалы у реки тоже были заполнены людьми, которые торжественно приветствовали вдову, в честь которой также зажгли костры.

В Уайтхолле, где она не была девятнадцать лет, её также привествовали собравшиеся там придворные. Поискав среди них знакомое лицо, она узнала свою бывшую даму Шарлотту де ла Тремуйль, леди Дерби, муж которой тоже был казнён. Графиня наклонилась, чтобы поцеловать её руку и Генриетта Мария разрыдалась.

- Я должна попросить у Вас тысячу извинений, - чуть позже написала леди Дерби своей невестке, - за то, что не сообщила Вам раньше о прибытии королевы, которое произошло в прошлую пятницу ко всеобщему удовольствию, при одобрительных возгласах всей нации. Я увидела её по приезде и поцеловала ей руку. Она встретила меня с большим волнением, со слезами на глазах и с большой добротой. Вы можете себе представить, что я почувствовала…

Если в прежние времена между королевой-католичкой и Шарлоттой де ла Тремуйль, родившейся в знаменитой гугенотской семье, не было особой близости, то теперь из её письма ясно, что она забыла прежние обиды и попала под очарование Генриетты Марии.