Три лишних линии (СИ)

      Говорить об отъезде дома было нельзя: Кирилл бы начал сам собирать вещи и, скорее всего, обнаружил бы, что паспорт исчез. Лазареву был нужен эффект неожиданности. Сунуть мальчишке в руки рюкзак и исчезнуть — таков был план. Он сам его чуть не сорвал, когда начал затягивать разговор, хотя планировал другое: дать денег, сказать, что в Питере опасно оставаться и уйти. Он решил, что пусть лучше Кирилл на него злится, это будет правильнее. Лазарев мог бы проделать всё мягче, придумать связную историю, пообещать встретиться в Москве, но грубый разрыв был честнее и правильнее — для Кирилла.

      Их короткий и нелепый разговор в метро оказался, наверное, самым честным, что было между ними.

      И он не хотел, чтобы всё обернулось так и так закончилось.

      Лазарев ещё раз набрал номер Кирилла. Когда он звонил в первый раз, то думал, что абонент либо будет недоступен, либо… либо в лучших традициях голливудских фильмов на звонок ответит чужой голос и разрешит Кириллу произнести только одну фразу, что-нибудь вроде «я жив». Но трубку просто никто не брал.

      Лазарев с большим трудом заставил себя не думать о том, что делать дальше. Он запретил себе думать о чём-либо другом, пока не будет на сто процентов уверен, что Кирилл действительно у них. Фото могло быть подделкой. Конечно могло — но только откуда тогда люди Николая Савельевича знали, что он, Лазарев, сейчас не вместе с сыном?

      Господи, и зачем он только дотянул до последнего?! Решись он уехать на день или два раньше, ничего бы не было. Кирилл бы спокойно вернулся в Москву. Зачем? Он прекрасно знал зачем. Затем, что хотел урвать ещё один день с тем, кого больше никогда не увидит.

      Лазарев снова посмотрел на телефон и стукнул большим пальцем по строчке с именем Кирилла, понимая, что этот звонок, как и предыдущие восемь или десять, бессмыслен.

      После первого же гудка трубку сняли. Голос — незнакомый и хриплый.

      — Да сколько, блядь, можно?!

      — Что? — переспросил не ожидавший ответа Лазарев.

      — Чё? Кирюх, ты, что ли? — человек на том конце провода с трудом ворочал языком.

      Лазарев промычал что-то неразборчивое, потому что не знал, как и реагировать.

      — Да у меня твой телефон, у меня! Не ссы, нашли…

      — Это не Кирилл, — наконец сказал Лазарев. — Это его знакомый. Ты знаешь, где Кирилл? Когда в последний раз видел?

      На пару секунд в трубке замолчали. Потом кто-то шмыгнул носом и недоверчиво произнёс:

      — Ага, знакомый… Тут просто номер, без имени.

      — Мы вчера… типа поругались. Он мог удалить из контактов. Ты посмотри, сколько от меня и мне звонков было, эсэмэски посмотри, — Лазарев надеялся, что Кирилл поленился удалять и их тоже.

      — И посмотрю, — заявил голос.

      С полминуты он молчал, только сипло покашливал. Потом Лазарев не выдержал:

      — Ну, чего там? Ты мне просто скажи, когда его видел.

      — Вечером. Часов… не помню, во сколько, точно до десяти. Мы сидели, а потом в дверь позвонили. Тошик открыл, там наши ходили в магаз, ну докупить… по мелочи. И они заходят, а с ними ещё два чела. Такие… Короче, чуть дверь не вынесли, вломились. Нам, говорят, Иван нужен… или нет, не Иван… короче, называют какое-то имя, я таких вообще не знаю. Говорю, у нас таких нет, вы чё-то попутали. А потом они его увидели и увели.

      — Увели?

      — Как бы да… Потом мы пошли дверь закрыть, выглянули, на нижней площадке телефон валяется. Вроде, его. Забрали.

      Лазарев задавал ещё вопросы, пытаясь точнее выяснить, кто увёл Кирилла, но выходило, что парень, с которым он разговаривал то ли что-то скрывал, то ли плохо помнил, как всё произошло. Наверняка, они там бухие все были, если ещё не обкуренные.

      На середине разговора связь вдруг оборвалась, и Лазареву почти сразу же свалилась на телефон прощальная эсэмэска про то, что на счёте недостаточно средств. Он чуть не грохнул сотовый о землю. Едва сдержался. Он пытался заставить себя дышать глубоко и медленно, но не помогало; лёгкие в груди раздувались и затем болезненно сжимались, выталкивая воздух, так шумно, будто Лазарев только что бежал кросс. Даже показалось, что в подреберье начинает покалывать.

      Он заметил, что нервно дёргает одной ногой, постукивая каблуком ботинка об опору скамейки, на которой сидел.

      Лазарев не мог понять одного: сейчас уже была середина следующего дня, и неужели за столько часов Кирилл не сказал, что он никакой не Илья? Или сказал, но ему не поверили? А если поверили — что они сделали?

***

      Чувство времени могло обманывать, но Кириллу казалось, что он трясётся в этом пропахшем соляркой кузове уже часа два. На деле могло пройти в несколько раз меньше — от страха время растягивалось, или наоборот, больше — потому что от страха время могло и сжиматься тоже.