Три лишних линии (СИ)

      Лазарев застонал, и стон закончился чем-то похожим на всхлипы, такими приятными были ощущения и такой невероятной картина. Он знал, что этот острый, неожиданно умелый язык, ласкающий его член, будет долго стоять перед глазами, как и приоткрытые губы и мокрый от слюны подбородок.

      Он перестал двигаться и, еле сумев выдавить из себя, прошептал:

      — Кирилл… я… я уже сейчас…

      Он даже положил свою руку поверх пальцев Кирилла, чтобы вытянуть член из его рта, но Кирилл чуть качнул головой и упрямо наделся.

      Лазарев честно пытался не слишком сильно толкаться в Кирилла, когда стал накатывать оргазм, но почти сразу потерял контроль над телом — оно вдалбливалось в послушно подставленный рот, а Кирилл просто замер, позволяя Лазареву всё. Он разве что не убрал руку — страховку, что Лазарев не начнёт запихивать ему прямо в горло.

      Лазарев, задыхаясь, матерился, пока спускал Кириллу в рот. Оргазм тянулся длинным вибрирующим шлейфом, и Лазарев всё двигался и двигался в Кирилле, теперь уже медленно, не давая тому сглотнуть. Или сплюнуть — в зависимости от того, что тот собирался сделать. Кирилл несколько секунд потерпел, а потом начал легонько отталкивать Лазарева.

      Он проглотил. Немного скривился, но проглотил.

      Лазарев схватил его за руки и дёрнул вверх, потом прижал к себе и начал целовать, собирая губами и языком солоноватые и липкие остатки своего семени. Он большим пальцем вытер уголки губ и подбородок.

      Кирилл посмотрел ему прямо в глаза, блеснув предательскими, обманчивыми зелёными ободками, и спросил хрипловатым, влажным голосом:

      — А теперь? Нравлюсь так?

      — Ты… это было… — Лазарев задохнулся, сжал губы и прошептал: — Да. Да.

      — Получилось?

      — Да.

      Лазарев злился на самого себя, что не смог сказать ничего умнее и правдивее. Это жалкое «да» не передавало и сотой доли того, что он чувствовал. Того, что чувствовал бы, даже если бы у Кирилла действительно получилось бы не очень.

      Качество минета не имело никакого значения, Лазарев едва ли не сходил с ума от того, что проник в этот жёсткий нетронутый рот, что Кирилл позволял себя трахать ещё и вот так, и позволял ему одному.

      Лазарев пообедал, вымыл, вытер и расставил по местам посуду. Выгреб продукты из холодильника, закрыл окна, поставил на полки вытащенные Кириллом книги и начал обходить квартиру, проверяя, не остались ли где его вещи, а главное — вещи Кирилла.

      Свои он сложил в пакет и убрал в шкаф: он ничего не мог с собой взять, кроме денег и документов. Он всё купит в Хельсинки или даже в Стамбуле. Выходить из дома с сумкой значило бы навлечь подозрения.

      У Кирилла почти ничего не было: зарядник для телефона, зубная щётка, дезодорант, дешёвенькая электрическая бритва, пара носков и трусы, которые Лазарев снял с сушки, ветровка. В рюкзаке, когда он открыл его, чтобы уложить вещи, лежала ещё пара футболок и шорты.

      Лазарев застегнул молнию и сжал рюкзак обеими руками. Он сдавливал его с такой силой, что пальцы начали дрожать от напряжения.

      Он ничего не мог поделать. Он хотел бы остаться с Кириллом — и сам складывал его вещи, чтобы… чтобы поставить точку.

      Пальцы ныли, замочек молнии больно врезался в кожу.

      Лазарев согнулся над рюкзаком, притянул к себе, а потом отбросил:

      — Всё. Хватит.

      Пакет с мусором и остатками продуктов он по-свински оставил в подъезде у входной двери: «патрол» так и дежурил, и Лазарев опасался, что сидевшие там могут что-то заподозрить, если он потащится куда-то с двумя баулами. Рюкзак Кирилла он взял с собой. По-хорошему, его надо было бы бросить в подъезде точно так же, но Лазарев понимал, что тогда Кирилл попытается заполучить вещи и документы (которых там уже не было) назад, придёт к дому, заявит в милицию, мало ли что ещё сделает… Кирилла надо было как можно аккуратнее отправить назад в Москву.

      В пять он позвонил Кириллу со своего сотового, хотя в этом была определенная доля риска: если телефон прослушивался, то о месте встречи могли узнать. С другой стороны, это не имело значения: план вступал в силу после встречи с Кириллом.

      Кирилл сказал, что уже собирается ехать назад.

      — Не надо пока, — попросил Лазарев. — Есть дело. Давай встретимся в центре. Ты где сейчас?

      — На Васильевском.

      — Давай тогда на… на… — Лазарев не смог так быстро, как раньше, пока жил в Питере, представить карту метро. — На Площади… Нет, давай на «Маяковской», на платформе у эскалатора. Можешь туда через час подъехать?

      Кирилл тоже задумался, видимо, соображая, через сколько он сможет добраться до места, а потом спросил:

      — Даже раньше могу, — и тут же предложил: — А может, на выходе? Толкаться там неохота.

      — Нет, давай внизу.

      Лазареву как раз хотелось потолкаться: чем многолюднее будет, тем лучше.

      Он на всякий случай несколько раз пересаживался с поезда на поезд, возвращаясь на станцию или две назад, а потом перешёл на ту ветку, по которой должен был приехать Кирилл, в надежде, что тот, кто за ним следил, в конце концов потеряет его. Вполне возможно, никакой слежки не было, и Лазарев проделывал всё это зря.