Человек приподнялся на локте правой руки и тяжелым взглядом в упор смотрел на старого Кранца. Левая рука безжизненно висела вдоль тела. Рядом лежали кусок ветчины и два сухаря из тайника.
Они молча смотрели друг на друга. Старик отвел фонарь немного в сторону. Человек не шелохнулся и не спускал глаз от светлевшего в темноте лица старика.
Пауза явно затягивалась, и Кранц наконец сказал:
— Кушай, кушай, пожалуйста.
Потом прислонил ружье к косяку двери и присел на корточки рядом с человеком.
— Не бойся, я не есть наци, — сказал Кранц, и старику вдруг показалось, что перед ним лежит его старший сын, пропавший под Сталинградом.
Кранц встряхнул головой.
— Русский? — спросил он.
Человек кивнул головой.
— Давно здесь лежать?
Кранц говорил на ломаном немецком языке, убежденный, что так его лучше поймут.
— Три недели, — сказал человек по-немецки.
— Рука?
Кранц осторожно дотронулся до левой руки человека.
— Уже стало полегче. Донесешь на меня?
Старик отрицательно кивнул головой.
— Никс, — сказал Кранц, — никс.
Он решил это сразу, едва человек назвал себя русским.
Кранцу трудно было бы объяснить, почему он так поступит. Все-таки лежащий перед ним человек считался его врагом, может быть, именно он убил его сына на далекой Волге, но, может быть, сын Кранца в плену и жует сейчас кусок хлеба, поданный ему русским крестьянином. И все-таки это очень опасно — скрывать русского военнопленного. Но его ведь, этого парня, обязательно расстреляют, если Кранц сообщит о нем наглецу целенляйтеру. Старик до сих пор помнит выстрелы в баронском лесу. А что если он из тех самых… Русские стоят сейчас у ворот Пруссии. И, наверно, правильно сделает Кранц, выручив их соотечественника и передав его им целым и невредимым… А если его самого односельчане выдадут гестапо…
Конечно, это весьма произвольный анализ размышлений старого Кранца — трудно развернуть весь клубок мыслей, мелькнувших у него в голове, но старик уже утвердился в своем решении выручить именно этого, своего русского, и, пододвинув сухарь с ветчиной к его руке, Кранц спросил:
— Как твое имя?
— Август, — ответил русский. — Август…
Когда раздались первые выстрелы, Август Гайлитис, стоявший во втором ряду военнопленных, почувствовал тупой удар в голову. Он взмахнул руками и рухнул в яму, вырытую только что собственными руками.
В этот момент вторая пуля эсэсовского автомата пронзила мякоть руки, но оглушенный капитан боли уже не чувствовал.
Еще после первых бункеров, устроенных в самых укромных уголках Восточной Пруссии командой из русских военнопленных, Август Гайлитис предвидел подобный исход секретной операции: гитлеровцы не любят оставлять свидетелей.
Двойственность положения мучила капитана. В команду, отобранную в концлагерях Кенигсберга, он попал совершенно случайно: налетел на прибывшего за людьми унтерштурмбанфюрера и чем-то привлек его внимание. Начальник не хотел расставаться с искусным мастером, прекрасным механиком. Но спорить с помощником самого оберштурмбанфюрера Хорста, требовавшим именно этого русского, начальник не решился.
Август Гайлитис находился в лагере со специальным заданием организовать подполье, направлять соответственно его работу, обеспечивать связь с советскими разведчиками, действующими на территории Восточной Пруссии и прилегающих районов Латвии, Белоруссии и Польши. Ведь положение всех армейских разведгрупп, забрасываемых на земли Восточной Пруссии, было крайне сложным — ни о какой поддержке их на месте не могло быть и речи. Местные крестьяне — бауэры за великую честь считали участвовать в облавах на русских парашютистов.
Но как-то надо было создать для нас хоть малейшую опору на этой земле. Может быть, с помощью военнопленных, работающих у бауэров на хуторах, тех русских людей, которых фашисты угнали с родных мест в беспросветную кабалу для Третьего рейха. Основная деятельность Августа Гайлитиса должна была развернуться в тот период, когда войска Красной Армии перейдут границу и начнут операции по ликвидации Восточнопрусской группировки вермахта.
И вот чудовищная случайность… Первой у Августа была мысль о побеге. Но ее быстро пришлось оставить: охрана не спускала глаз с военнопленных. Впрочем, очень скоро Гайлитис отказался от первоначального плана и по другой причине. Ему стало ясно, для какой цели готовят гитлеровцы лесные бункера. И разведчик Гайлитис решил выждать, чтобы иметь возможность получить, как говорится, из первых рук важнейшую информацию о расположении тайников. А уж потом бежать…
К этому он стал готовиться сразу, постепенно склоняя к побегу товарищей по команде. К сожалению, кроме него, здесь не было никого из членов лагерной подпольной организации. Гайлитис рисковал налететь на провокатора, да и времени было в обрез…
Капитан просчитался именно во времени. Его группу решили ликвидировать раньше, чем он предполагал, когда к побегу все было готово.