Три лица Януса

— Проезжаем владения Генриха Махта, того самого «философа»… Вы помните его, Вернер? Мы ужинали как-то вместе в ресторане «Блютгерихт», — сказал Фридрих фон Герлах, когда они пересекли окружную дорогу и машина вырвалась на главный асфальт шоссе, ведущего в Прейсиш-Эйлау.

— Конечно, помню, — ответил Янус. — Поклонник учения Ницше, а попросту говоря, пошлый бабник.

— Верно вы определили его, Вернер, — усмехнулся фон Герлах. — Вот там, справа, форт «Кенитц». Генрих Махт на «Кенитце» комендантом… Простите меня, Вернер, за кислое настроение и мрачную физиономию, я чувствую, как она действует вам на нервы, но старый год позади, а у нового нет ничего, что могло бы обещать нам забвение.

Вы хотите забыться, Фридрих?

— Это не те слова, Вернер. Нельзя забыться, если нечего забывать и вспоминать тоже.

— Зачем этот пессимизм, дорогой Фридрих. Мы еще не знаем всех возможностей, которыми располагает наш фюрер, и…

— Бросьте, Вернер…

Фон Герлах устало откинулся на сиденье и резко увеличил скорость машины.

— Я ведь не Генрих Махт, Вернер, и не майор Баденхуб, — сказал он после минутной паузы. — Не надо со мной так…

Он улыбнулся и, не отрывая глаз от дороги, тихо проговорил:

— Да и вы, Вернер, не такой уж ортодокс, каким пытаетесь казаться.

Гауптман пожал плечами.

— Впрочем, это ваше дело, — продолжал обер-лейтенант Фридрих фон Герлах. — Для меня вы всегда были настоящим человеком, ибо я имел возможность в этом убедиться.

Он сбросил газ, машина замедлила ход. Они въехали в Людвигсвальде.

…Приглашение навестить дядю фон Герлаха Вернер получил вскоре после начала нового года. Барон Отто фон Гольбах жил в своем старом поместье неподалеку от Прейсиш-Эйлау, никуда не выезжая вот уже несколько лет. Обладатель большого количества земли, нескольких крупных предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья, барон прослыл немалым чудаком, грубияном и вообще опасным человеком, позволяющим себе отпускать такие замечания в адрес ближайшего окружения фюрера, что у правоверных немцев волосы поднимались дыбом.

Но старику-барону все это сходило с рук. Он был знатен, этот прусский юнкер, очень богат и представлял собою одного из самых почетнейших членов элиты прусского дворянства.

Вернер фон Шлиден не один раз слышал в Кенигсберге об этом человеке, человеке, которого побаивался даже «коричневый вождь» Пруссии гауляйтер Эрих Кох. Барон Отто фон Гольбах давно интересовал Вернера, и гауптман незамедлительно принял приглашение обер-лейтенанта.

Теперь они ехали вдвоем на машине фон Герлаха, которую вел ее хозяин. Обер-лейтенант был мрачен. В последнее время его не оставляло чувство человека, стоящего у самых стен разваливающегося дома. Ему хотелось выговориться, облегчить тем самым душу. Но Фридрих не видел рядом никого, кто мог бы его понять. Фон Герлах уважал Вернера фон Шлидена, но инстинктивно чувствовал стену, стоящую между ними. Он, естественно, не мог и подозревать, какого рода эта стена, но присутствие ее им постоянно ощущалось, и фон Герлах не мог до конца делиться с гауптманом своими сомнениями.

А Вернер фон Шлиден давно уже понял приятеля, чувствовал, что делается в его душе. Только гауптман не спешил, не форсировал события, закономерно считая, что яблоко еще не дозрело, и Янус знал, как опасно преждевременно трясти дерево. Теперь их совместный визит к барону вполне отвечал его намерениям. Вернер фон Шлиден видел в нем своеобразный катализатор процесса духовной переоценки ценностей, который происходил в сознании молодого офицера.

Фридрих фон Герлах быстро гнал машину, и, миновав Людвигсвальде, через полчаса они уже ехали по главной улице города Прейсиш-Эйлау.

От здания городской ратуши машина свернула вправо, прошли рядом с высоченной, господствующей над местностью водонапорной башней, выкатилась за город и остановилась у лесистого холма. Его рассекала широкая аллея, ведущая к памятнику, сжатому по бокам двумя полевыми орудиями образца прошлого века.

— Посмотрите, Вернер, какой пример прусской чванливости и хвастовства! — махнул рукой в сторону памятника обер-лейтенант. — Вы здесь никогда не были, Вернер?

— Но это же памятник трем генералам: Бенигсену, Дирике и Делорбу, героям Эйлауского сражения! — воскликнул фон Шлиден. — Я узнал его по фотографиям. Конечно, это он и есть! Памятник нашим славным героям…

— Вот именно, — горько усмехнулся Фридрих, — героям. Таким, как мы с вами, Вернер… Ладно, поедем дальше. Дядя ждет нас к обеду, там мы как-нибудь и вернемся еще к этой теме…

5

— Проклятье! — воскликнул Джим. — Четыре дивизии нашей армии окружены в районе Бастонь пятой танковой армией немцев, которая продолжает двигаться на запад. По последним оперативным данным, германское командование изменило маршрут шестой танковой армии СС. Теперь вместо Льежа она пошла на Динан и Живе, где уже соединилась на левом фланге с частями пятой танковой армии и продолжает наступление во взаимодействии с ними…

— Но как могло подобное случиться? — несколько растерянно спросил Элвис Холидей.

Джим, утром прилетевший в Лондон из Вашингтона, пожал плечами.