Три лица Януса

…Ватное одеяло укрывало Августа с головой. Растаявший снег насквозь пропитал его, и одеяло тяжело придавило все тело. Капитан Гайлитис подумал, что надо вставать на службу, совсем не удивляясь тому, что спит под снегом. Он хотел отбросить промокшее одеяло рукой, и боль заставила Августа очнуться.

Еще не придя в сознание, он снова пытался сбросить несуществующее одеяло, только не сумел этого сделать, и постепенно, а потом как-то сразу вдруг оформилось и ударило в мозг, что он заживо погребен. Осознание этой страшной мысли вернуло силу мышцам Августа и помогло в сильном рывке сбросить с себя труп какого-то бедолаги и тонкий слой земли пополам со снегом, который наспех набросали на тела расстрелянных военнопленных эсэсовские солдаты унтерштурмбанфюрера Гельмута фон Дитриха. И Август потерял сознание…

Холодный дождь со снегом через полчаса вновь привел его в чувство. Пролежи Гайлитис в братской могиле еще полчаса, и тогда уже ничто не спасло б Августа. Целенляйтер Ганс Хютте по приказанию Гельмута фон Дитриха прислал в лес фольксштурмистов заровнять могилу и укрыть всяческие следы. И Август Гайлитис, едва успев выбраться из ямы, слышал в кустах голоса тех, кто сбрасывал на тела его товарищей размокшие комья чужой земли.

Первые сутки Август пробыл в этом лесу. Ночью сделал вылазку в баронское имение, но съестного добыть не смог и только разжился чистой простынью, которая пошла на перевязку. Не ел Гайлитис двое суток, а потом случайно наткнулся на тайник старого Кранца.

…Никому не сказал Кранц о человеке, найденном им в старом сарае. В ту же ночь старик помог ему перебраться в новое, более укромное, и благоустроенное место, осмотрел рану на руке и сменил повязку. Царапина, которую оставила оглушившая капитана пуля на излете, уже подсохла и в заботах не нуждалась.

Старик навещал своего подопечного через день-два. Он приносил ему пищу, постепенно заменил Августу Гайлитису всю одежду, перевязывал руку.

Первые дни они почти не разговаривали. Потом старик принялся задавать капитану вопросы. Гайлитис очень осторожно рассказал обо всем, пытаясь в свою очередь нащупать позицию старика и объяснить самому себе его поведение.

Но вытянуть что-нибудь из Кранца было довольно трудно. Задавая вопросы, сам он больше отмалчивался и оставался для капитана загадкой.

Когда рука поджила, Август Гайлитис захандрил. Его мучили бездеятельность, неизвестность и двусмысленность своего положения. Здоровенный парень, коммунист, организатор подпольного движения Сопротивления в фашистских концлагерях, разведчик, наконец, черт возьми, и вот отсиживается в тайнике, словно какой-нибудь дезертир, объедаясь немецкой колбасой и сыром. Тьфу, да и только!

С другой стороны, куда пойдешь, если до Кенигсберга сотня километров, на всех дорогах эсэсовские посты, в деревнях жандармы и нацистские ищейки, а у него никакого «аусвайса».

Есть, правда, солидная явка в самом Кенигсберге, у Фишера, на самый крайний случай оставлена. Но до нее надо добраться так, чтоб тебя не сцапали по дороге.

А что, если… Нет, это опасно! И все же стоит попробовать. Только свести риск к минимуму.

Гайлитис несколько дней обдумывал мелькнувшую у него мысль, взвешивая все «за» и «против», наконец дождался очередного визита старого Кранца и решился.

4

— Вы знаете, Вернер, в последнее время я ощущаю себя несчастным Гунтером, который не справился в брачном покое с могучей Брунгильдой, был ею связан и позорно повешен на гвоздь. Вам не кажется, что все мы висим на этом гвозде? Новая Брунгильда, воплотившаяся в образе России, не оставляет нам ни одного шанса на победу, Вернер…

— Но позволь, Фридрих, не согласиться с тобой, — сказал Вернер фон Шлиден, искоса взглянув на товарища, который вел машину, не отрывая глаз от дороги и произнося слова как бы в сторону. — Коль ты перешел на язык литературных и мифологических аналогий, ты должен помнить, что в «Песне о Нибелунгах», кроме Гунтера и Брунгильды, есть и Зигфрид. Ну что ж, провисел твой бедный Гунтер всю ночь на гвозде, бывает… Но когда утром он рассказал об этом Зигфриду, тот снова, как это уже было прежде, надел шапку-невидимку и опять победил Брунгильду, отобрав у нее пояс и кольцо для собственной невесты Кримгильды. Пришлось Брунгильде признать Гунтера своим мужем и от этого потерять необыкновенную силу. Так что…

Хохот Фридриха фон Герлаха прервал гауптмана.

— Представляю, — проговорил он, сдерживая смех, — представляю брачный союз России и нашего фюрера! Забавное было бы зрелище! Тут уже точно висеть на гвозде Гунтеру Шикльгруберу!

Вернер опасливо отодвинулся от обер-лейтенанта и глянул по сторонам, хотя в машине, кроме них, не было никого.

Опасно шутишь, Фридрих, — сказал Янус, нахмурившись и еле сдерживаясь, чтоб не расхохотаться вслед за фон Герлахом: шутка ему понравилась.

— Шутить — меньшая из опасностей, которые выпали на долю немцев, — сказал, помрачнев, обер-лейтенант.

Некоторое время они ехали молча.