Три лица Януса

— Сейчас трудно полностью в этом разобраться. У нас были кое-какие данные о возможном контрударе противника, об этом мы информировали штабы Эйзенхауэра и Монтгомери, но решающего значения этому, никто не придавал. И наша первая армия, приняв на себя основной натиск немцев, драпанула без оглядки… Словом, произошла катастрофа, и ответственность за нее целиком ложится на плечи нашего Айка. Кстати, он имел мужество признать это в меморандуме. Эйзенхауэр составил его через неделю после начала немецкого наступления и там прямо объявил, что берет на себя всю ответственность за прорыв нашего фронта в Арденнах.

— Да, Арденнскую операцию не отнесешь к светлым страницам нашей истории, — задумчиво сказал Элвис Холидей.

— Еще бы! После триумфального шествия от Нормандии до Брюсселя такой щелчок по носу… Ведь за восемь дней наступления немецкие войска расширили фронт прорыва до ста километров и углубились в оборону Айка на сто десять километров. И это не вводя резервы! А какие потери у союзнических войск… Вообще фронт разрезан надвое, и немцы готовят новый удар левым флангам группы армии «Б». Они перебросили туда десять дивизий и одну бригаду. Ты представляешь, что это значит? Нас спасти может только чудо…

— Или русские, — сказал Холидей.

Джим пристально посмотрел на него.

— Ты уже знаешь об этом? Что ж, пожалуй, ты прав. Наше ведомство делает ставку и на дипломатические каналы. Но главное сейчас не в этом. Надо убедить здравомыслящих руководителей рейха, что они выбрали не тот метод для повышения своих акций. Западный фронт должен исчезнуть как таковой. Вообще исчезнуть, Эл! Пусть немцы дерутся с большевиками, с нами им нечего делить. Массовая сдача в плен немецких частей при условии сохранения их боеспособности и боеприпасов, оружия, которое можно было бы повернуть в случае необходимости на Восток, — вот те задачи, которые определены нашему отделу.

— Ты вылетаешь в Швейцарию с паспортом на имя бразильского скотопромышленника Рибейро де Сантоса, — продолжал Джим. — Оттуда переберешься в Берлин, где будешь связующим звеном между нами и ведомством Гиммлера. Он разумный человек, этот неудавшийся немецкий фермер, сосредоточивший сейчас в своих руках почти всю реальную власть в третьем рейхе, и наш с тобой шеф, кажется, намерен серьезно поставить на эту лошадку.

Холидей молчал.

— Ты, кажется, не рад, Эл? — спросил Джим.

— Нет, отчего же, — сказал Элвис. — В Швейцарии я как дома. Вот только контрагент наш… Я о репутации Гиммлера, Джим.

— Да, этот тип отнюдь не баптистский проповедник. Но что делать? Другого у нас нет. А у него в руках войска СС и огромный полицейский аппарат.

— Я готов лететь в Швейцарию, Джим…

— Вот и о’кэй. Выпьешь виски? Кстати, ты здорово открутился от провала этой операции в Польше… Расскажешь подробности? Передай-ка содовую…

— Вот, держи, — сказал Холидей. — Значит, наши генералы дали немцам себя побить…

— Но хорохорились они потом изрядно, когда оправились от первого потрясения; полуразбитые немцы — и вдруг наступают… И как наступают!

Джим отпил глоток виски.

— Конечно, сыграли свою роль фактор неожиданности, плохая погода, которая не позволила сразу же подключить нашу авиацию. Надо отдать справедливость Айку. Хотя он и проморгал поначалу немецкое наступление, но тут же сориентировался в обстановке, быстро выяснил намерения и возможности противника, наметил радикальные меры, как остановить немцев, рвущихся к Антверпену и Брюсселю.

Тут Джим отставил бокал с виски и рассмеялся.

— Вспомнил я нашего чересчур суетливого генерала Паттона, — пояснил он Элвису, — хотя его суетливость многие принимают за энергичность и быстроту оперативного мышления… Утром 19 декабря Айк собрал в Вердене совещание, на котором были главный маршал авиации Теддер, приехали вызванные генералы Девере, Бредли и Паттон. Вместе с небольшой группой офицеров штаба Эйзенхауэра был там и твой покорный слуга. Айк сразу заявил, что сложившаяся обстановка не грозит катастрофой, она как раз дает благоприятную возможность нанести противнику поражение. И я хочу видеть, добавил наш Дуайт, только бодрые лица за этим столом. Тут вскакивает наш горячий ковбой Паттон, я подумал, что он тут же примется палить из кольта в потолок, и заорал: «Черт возьми! Давайте наберемся терпения и пустим этих засранцев до Парижа! А там их окружим и перемелем в муку!»

— Ну и что Айк? — спросил Элвис.

— Айк улыбнулся, как добрый дядюшка проказе любимого племянника, и сказал, что не позволит немцам даже пересечь реку Маас.

Холидей выругался.

— Мне кажется, напрасно все они носятся с этим горе-кавалеристом, этим ковбоем в генеральских погонах. Воробьиный умишко и абсолютное нежелание видеть в солдате человека. А ведь любой наш «джи-ай» такой же американец, как мы с тобой, Джим. Ты слыхал про знаменитый «инцидент с пощечиной», который произошел с Паттоном во время боев в Сицилии?

— Кое-что, Элвис. Буду благодарен тебе за подробности.