Три лица Януса

Уже закончилась двухчасовая артиллерийская подготовка, и войска 3-го Белорусского фронта с криками «ура» рванулись вперед, туда, где синеватое утро скрывало ненавистную землю и уже захлебнулись первые атаки, и русская кровь окропила снежное покрывало, сейчас почерневшее от порохового дыма. А ребята все спали и спали, и разведчики имели право на этот сон.

Первым поднялся Степан Кузьмичев. Ему захотелось курить, но табака не было под рукой, и Кузьмичев окликнул дневального. От звука его голоса проснулся и приподнялся на локте Гаджиев.

— Почему шумишь? — спросил он.

Дневальный не отозвался. Степан натянул сапоги, пересек большую комнату, оборудованную под жилье для разведчиков, и вышел в коридор.

Дневального он нашел на крыльце. Тот стоял вместе с какими-то солдатами-артиллеристами и, задрав голову, смотрел в небо, наполненное рокотом самолетов.

— Наступаем! — сказал дневальный. — Видишь? — Он махнул рукой к горизонту, из-за которого вырвались новые стаи штурмовиков.

— Черт ты полосатый! — сказал Кузьмичев. — Не мог разбудить, да?

— Ха! — ответил дневальный. — Такая была команда. А после обеда лейтенанту Новикову в штаб велено.

— Обед — это хорошо, — послышался голос Гаджиева, и его кудлатая голова высунулась из-за двери. — Давай обед, завтрака не было, два обеда надо…

Из-за угла двухэтажного дома напротив вывернула санитарная машина и на большой скорости рванула по улице поселка.

— Вот и первые, — тихо сказал один из артиллеристов и потянул приятеля за рукав. — С этих ребят уже хватит.

Кузьмичев проводил машину глазами и, поеживаясь от холода, пошел в дом, где уютно потрескивали дрова в печке, пахло свежим хлебом и человечьим духом.

Когда он вернулся в комнату, разведчики уже поднялись.

3

Здесь все построили надежно и добротно. Железобетонные доты ощетинились стволами пулеметов. Дзоты защищало трехслойное покрытие. Укрепления из бревен в обхват и километры колючей проволоки. Рвы с отвесными стенами и острые надолбы, словно хищные зубы неведомых чудовищ. И земля, зловещая и чужая. Каждый метр ее пристрелян, каждый метр начинен смертью. Два часа разговаривал с немцами бог войны. Два часа предъявляли гитлеровцам артиллеристы кровавый счет за содеянное ими в России. И летели в воздух обломки металла и дерева, комья земли и куски человеческих тел… И наступила тишина. Страшная тишина. Потом на востоке раздался зловещий комариный писк. Он ширился и рос, превращаясь в раскатистый гул и рокот… А с земли вдруг поднялись и двинулись вперед такие маленькие с воздуха фигурки! И в массе своей они превращались в силу, не знающую равных. Вслед за огневым валом, не отрываясь от него, устремлялись на врага русские солдаты.

В атаку шли пехота и танки. Двадцать с лишним стрелковых дивизий и девять танковых бригад с маху ударили в первую линию немецкой обороны. Ударили одновременно по участку фронта в сотню километров шириной… Это была неодолимая сила. Ее питали заводы Урала, слезы солдаток и святая ненависть советского человека. Ничто, казалось, не сможет устоять перед первым ударом.

Но первая линия устояла. Яростно штурмовала Красная Армия бетон и колючую проволоку. Войска откатились и вновь пошли на приступ, неудержимые в своей священной озлобленности. И закончился первый день наступления. Только несколько тысяч метров прусской земли было захвачено в этот день. 3-й Белорусский рвался к Гумбиннену, но каменные форты Пилькаллена закрыли ему дорогу. Сильный еще враг пришел в себя. Он подтянул резервы и попытался контратаковать. Все тяжелее и тяжелее русским солдатам продвигаться вперед. И надо не упустить инициативу. Надо расширять прорыв, гнать врага все дальше и дальше.

И прошел еще один день.

«Теперь пора», — решает Черняховский и бросает в бой танковый корпус. Надрывно ревут моторы, гусеницы с противным скрежетом утюжат немецкие окопы, разлетаются в прах бревенчатые накаты и замолкают жалящие пехоту пулеметы. Танкисты генерала Бурдейного прорывают вторую линию обороны.

Первые дни были самые трудные. Многим матерям и женам в России полетели в эти дни с прусской земли жестокие похоронки… Но через пять дней, 18 января 1945 года, 28-я армия генерала Лучинского вышла на подступы к городу Гумбиннену.

Опорный пункт Байтчен был крепким орешком. Трудно пришлось его разгрызать, но русским по зубам и не такие! Разгрызали, а 21 января красный флаг развивался над Гумбинненом.

На второй день войска 2-го Белорусского фронта вошли в Инстербург — в город, лежащий на пути к Кенигсбергу.

История повторилась. Сто восемьдесят семь лет назад в этот город на белом коне торжественно въезжал командующий русской армией фельдмаршал граф Апраксин.

Армия двигалась на запад. На тринадцатый день наступления, 26 января 1945 года, жесткими, ко всему привычными сапогами солдаты 3-го Белорусского фронта отмерили сто двадцатый километр тяжелого пути. Линия Дайме встала у них на дороге. Крутой и обрывистый берег реки — сплошная крепостная стена. За нею — тридцать километров пути до Кенигсберга.

4