Три месяца, две недели и один день

Я слышу, как он уходит. Шаги стихают где-то далеко за пределами этой палаты, и здесь не остаётся ничего. Только мёртвая тишина, слишком тихая и пустая, как и я сама. Ничего, что было бы по-настоящему важно. Даже в своём состоянии я как никогда отчётливо понимаю это. Дерек ушёл, но он не просто вышел в коридор. Ощущение такое, что он ушёл из моей жизни, от меня. Я думала, что мне всё приснилось. То, что я уже стала…Что родила, освободилась от бремени, невзирая на живот, продолжающий ощущаться огромным и тяжёлым. Когда сквозь сон уверенное, но нежное и любящее прикосновение дотронулось до моего измученного, уставшего и подавленного тела, я потянулась к сильной руке так, как будто она была лекарством и притягивающим всё моё существо магнитом, а потом мои глаза открылись. Реальность ударила, словно молоток или даже целая кувалда.

Я не увидела слишком много, не дала себе и шанса, лишь общий силуэт, но и этого с лихвой хватило. Он и сейчас стоит буквально перед моим взором. Голубая шапочка, белая ткань с полосками, небольшое движение, ожидание на лице Дерека, которое я не оправдала. Его словно физически раненый голос, когда он пытался поговорить со мной, но, излучая отчаяние и наверняка выглядя соответствующе, столкнулся лишь с отказом и визуальной безучастностью. Он не вернётся. Ни один, ни по-другому. Он не возвращается. А я перестаю понимать, какая именно боль сильнее внутри меня. Боль от недосыпа, от нежелания есть, но пустоты в желудке, от нужды сходить в туалет, до которого за все минувшие часы я ни разу не доходила одна, от словно сохраняющихся сокращений в нижней части туловища, будто она ещё не сделала всё, что должна была, или от одиночества внутри и снаружи. Впрочем, чего я ожидала? Я выполнила свою миссию и теперь являюсь лишь осложнением, с которым нужно что-то делать.

Голова почти раскалывается от смятения, мыслей и чувств, относительно которых я даже не думала, что они когда-либо придут и захватят полностью меня всю. Этого становится всё более слишком с каждой секундой надвигающегося мрака, когда вибрирующий звук телефона на тумбочке хоть немного, но притупляет эмоции, давая мне что-то другое, за что можно постараться уцепиться и отвлечься. Я готова слушать вечно, не отвечая, чтобы он просто звонил и звонил, лишь бы стало легче в животе или на сердце, пока по мне не проходит осознание, что, может быть, это Дерек. Даже боли внизу оказывается не под силу меня остановить, едва я сдвигаюсь с места и дотягиваюсь до аппарата. Но это всего лишь мой отец. Почти разочарование и новое страдание камнем странной вины ложатся на сердце, невзирая на то, что я знаю, что папа никогда не звонит кому бы то ни было столь поздно без действительно обоснованной на то причины. Вдруг у них, и правда, что-то случилось?

— Да, пап.

— Почему вы не позвонили?

— О чём ты говоришь?

Я слышу обвинение в его голосе, тон, которым он ни разу не говорил со мной за всю мою жизнь. Где-то на подсознательном уровне все мои желания суживаются до потребности бросить трубку. Не потому, что я ничего не понимаю, хотя и поэтому тоже, а потому, что ненавижу то, как Дерек ушёл, как не сказал ни слова, куда направляется, как я сама позволила этому случиться. Как просто слушала его и его действия. Как теперь в динамике вовсе не его голос. Как я не знаю, где теперь мой муж. Мой бывший муж. Которого я люблю, но даже не могу смотреть на него, не вспоминая то, что не забыть, словно бы виноват он, а не одна лишь я.

— О моём внуке. О том, что моя девочка стала мамой. Сколько уже времени прошло?

— Нет. Нет…

Я произношу это с опозданием и содрогаюсь всем телом, незамедлительно реагирующим колющей болью, кажется, обитающей всюду. Слово, короткое слово из четырёх букв всё-таки оказывается кем-то произнесённым вопреки всем моим попыткам его сдержать, и всё становится только реальнее и яснее. То, кто мы с Дереком теперь, его выбор точно не в мою пользу, и то, что он сделал. Но во мне нет ни одной клеточки, желающей злиться. Я пытаюсь найти хоть что-то, разбудить это в себе, заставить возникнуть, но ничего. Он счастлив, даже если несчастен, и с чего бы ему молчать об этом? Носить всё внутри и ни с кем не делиться? Советоваться со мной, когда он и так знает меня и мой ответ, что я сказала бы молчать? Более того, скоро узнают все. Весь мир за пределами этих стен. Я не смогу ничего с этим сделать. Не выйдет. Никто даже не спросит.

— Милая.

— Вы с мамой… Все знают, что я сделала. И даже сейчас я не могу. Почему ты до сих пор меня любишь?