Три месяца, две недели и один день

— Да, может, мистер Картер, — кивает она прежде, чем продолжить, — обычно тонус усиливается за счёт чрезмерной физической активности или из-за поднятия чего-то особенно тяжёлого, и также немаловажное значение имеет стресс. У вас ситуация осложняется не совсем типичным протеканием беременности, — как же замечательно, чёрт побери, оказывается, можно зашифровать понятие аборта, — но я считаю, что, если устранить эти факторы, всё автоматически придёт в норму. Пока ничего критического, что говорило бы о том, что этого не произойдёт, я не наблюдаю. Думаю, постельного режима в течение недели будет вполне достаточно. Организм молодой и справляется отлично, но давайте дадим ему немного отдохнуть. И ещё я пропишу вам успокоительные препараты. И продолжайте принимать витамины. А там посмотрим. Вы только не переживайте, Оливия. Это не значит, что вам нельзя вставать. С остановками, но вы сможете передвигаться на небольшие расстояния, и лестница два-три раза в день тоже не навредит. И не забывайте про свежий воздух, но только из дома одной лучше не выходить, — врач уже полностью сконцентрировалась на Лив и обращается преимущественно к ней, как будто меня здесь и нет, потому что она отвернула голову и спряталась за своими волосами. Со стороны это выглядит как расстройство и осознание вины, ведь состояние матери напрямую отражается на ребёнке, а она совершенно о нём не думает. Данная ситуация лишнее тому доказательство, но я больше не настолько глуп и слеп. Я не собираюсь верить в то, что ей вдруг сделалось искренне плохо из-за обозначенной угрозы его благополучию и появлению на свет точно в назначенный срок. — Миссис Картер? Может быть, вы хотите остаться здесь? Чтобы мы вас госпитализировали? Если так вам будет спокойнее?

— Так это всё-таки необходимо? Вы считаете, что она должна остаться?

— Я считаю, что нет ничего страшного, если рядом с ней будут близкие люди. Но если вы не можете обеспечить уход и покой, то…

— Нет, всё в порядке. Это не проблема, — я ни за что не признаюсь, что как раз-таки на этом пути полно подводных камней и порогов, и не все из них напрямую связаны со мной, а точнее лишь наименьшее их количество. Сидящая тут будущая мать в значительной степени предоставлена самой себе, потому что вообще тщательно избегает некоторых слов в своём лексиконе и признания себя беременной. Но здесь как не знали правду об истинном статусе наших отношений, так и не знают, и лучше бы этому не меняться.

— Хорошо. Но вы можете звонить мне в любое время. Мистер Картер?

— Да?

— Вы побледнели. Хотите воды?

— Нет.

— Такое иногда бывает. Даже если начнутся схватки, на данном сроке ребёнок уже вполне жизнеспособен, и современный уровень развития медицины и техники вполне позволит его выходить. Вам не о чем беспокоиться.

— Да, конечно, — автоматически отвечаю я, на самом деле глубоко внутри уже не находя себе места и ещё больше теряясь по причине того, что, оглянувшись на стул, где только что сидела Оливия, обнаруживаю исключительно пустое место.

Лишь выйдя в коридор, я чудом успеваю заметить, как за ней закрывается дверь туалета. А ведь ей нельзя было уходить, ничего не сказав. Теперь мне необходимо, чтобы эта женщина всегда была перед глазами и под моим присмотром. Только как я планирую всё это осуществить, не отказавшись при этом ехать на гостевые игры? Кто не откажется мне помочь и согласится побыть с Лив в течение пяти дней, и при этом не в ущерб себе, и, что не менее важно, к кому я сам вообще смогу обратиться? Пока я перебираю первые пришедшие в голову варианты и сразу же отметаю маму и Лилиан, Оливия появляется в коридоре к моему немалому облегчению. Однако я всё равно не могу открыто его показать, что в какой-то степени вынуждает меня держаться за агрессию. Хоть я и знаю, что так лишь, вероятно, приумножаю её неблагополучное состояние, а не стираю все предпосылки в порошок и не делаю собственному ребёнку лучше.

— Ты носила что-нибудь тяжёлое? Продукты, например?

— Нет. Их мне привозит отец. Спасибо, что спросил.

— Что это значит?

— Это значит, что хватит орать на меня, — идя чуть впереди, Оливия внезапно останавливается посреди коридора и поворачивается лицом ко мне, — я не делала ничего, чтобы всё это происходило. Я делаю всё правильно. Я не ем ни острое, ни мучное, ни жареное и не запихиваю в себя сладости в необъятных количествах, и самое тяжёлое, что я ношу, это этот ребёнок, но ты мне не поверишь, поэтому давай ты просто скажешь мне, что ты хочешь, чтобы я сделала, и я это сделаю.

— Ты должна переехать.