Три месяца, две недели и один день

Я поднимаюсь на второй этаж и, целенаправленно пройдя мимо своей спальни и будущей детской, захожу в гостевую комнату, которая совершенно стерильна по части запахов и недавних следов присутствия других людей. Чтобы в ней кто-то останавливался, надо иметь семью и приглашать к себе кого-то, кто потом, возможно, захочет остаться на ночь, но с этой точки зрения до вчерашнего дня в этом доме давно никого не было. А согласно моему сердцу, вдруг застучавшему в груди сильнее прежнего даже через странную тесноту и непонятную скованность внутри, и сейчас тоже не должно быть. Будто это неправильно. То, что когда-то мы засыпали и просыпались вместе, а теперь Оливия находится через две стены от меня из-за ванной между комнатами. Но именно это я в том числе и имел в виду, когда говорил, что со мной она жить не будет, и мы, правда, словно посторонние люди. За эти часы мы действительно виделись лишь несколько раз. Когда вчера я принёс ей готовый обед, перед отъездом на матч оставил на ужин опять-таки заказанную еду, а этим утром сварил вроде бы съедобную и нормальную по консистенции кашу, дополнив её творогом, йогуртом и стаканом молока, и, конечно же, таблетками.

Их вовсе немного, но от одного вида всей этой палитры, состоящей из успокоительных препаратов, витаминов и средств от спазмов, меня уже тошнит. Соответствующие коробки на моей кухне словно бы повсюду, хоть я и сложил упаковки исключительно в одно место, а не бросил всё это на виду. Но, даже не видя их, я знаю, где они лежат и как визуально выглядят. А ведь при нормальной протекающей беременности ничего из этого нам было бы не нужно, но теперь в моей голове лишь болезнь. Всё, что я делаю и на что смотрю, целиком и полностью ассоциируется исключительно с ней одной. Все эти нервы, денежные траты, проявления пусть и сдержанной, но всё-таки заботы, Дениз, её мальчики. И даже на играх я вряд ли смогу отключить рассудок. Так или иначе он будет крутиться вокруг «а что, если?», и с этим ничего не поделать. Принятию мне ещё учиться и учиться.

— Я принёс тебе чай, бутылку воды и орехи с яблоком. А ещё разложил твои таблетки по времени приёма вплоть до своего возвращения, — я ставлю плетёную корзину на тумбочку и тут же, рядом кладу контейнер с лекарствами, — выпей, пока не остыл. Дениз уже здесь, так что через несколько минут я уеду. Дай мне, пожалуйста, свой телефон. Я оставлю тебе её номер, чтобы, если что, ты могла ей позвонить и попросить её подняться, — но Лив продолжает лежать без единого движения на левом боку спиной к окну, и если бы я не видел, как поднимается и опускается её грудная клетка, и не слышал звук дыхания, то, наверное, бы решил… Хотя я не знаю точно, что именно бы подумал, но независимо от этого сажусь на кровать рядом с её телом и, помедлив, всё-таки дотрагиваюсь до её тёплой и нежной на ощупь правой руки около локтевого сгиба, — я помню, мы словно чужие друг другу, как соседи по общежитию, хотя я никогда в них не жил и не совсем это себе представляю, но если у тебя что-то болит, то давай ты скажешь мне об этом. И в дальнейшем тоже будешь говорить. Пусть это не будет одноразовой акцией, — и, пожалуйста, не веди себя так, будто ты в этом одна, хотя должна видеть, что я рядом, крутится в моих мыслях, но я принудительно одёргиваю себя. — Тебя что-нибудь беспокоит? — моя ладонь по-прежнему касается кожи. Чуть передвинувшись и сместившись ближе ко мне, Лив поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Уж не знаю, что она ищет после длившегося не более секунды, но всё равно прочувствованного мною прикосновения к моим пальцам, но даже в несколько сбитом с толку состоянии я думаю, что ей, возможно, не составит никакого труда это обнаружить. Соответствующая вероятность очень и очень велика. Гораздо выше возможности того, что она пожелает признаться в боли, неудобствах или просто ощущениях, непохожих ни на что из жизни до беременности, как бы сильно мне не хотелось познать их хотя бы с её слов. — Может быть, спина, поясница, живот или что-то другое, что я не упомянул?

— Даже если и болит, кем я буду, если признаю это, и разве человек вообще может быть с кем-то откровенным, когда знает, что чуть ли не каждое его слово этого кого-то злит?

— Я стараюсь это контролировать. А ты будешь той, кем и рождена быть.

— Значит, всем нам непременно предназначено главным образом беременеть и рожать?

— Отчасти да, раз это заложено природой, но в то же время нет, — я бы никогда не стал её принуждать, и пусть в каком-то смысле всё так и вышло, наверное, это нормально, когда некоторые пары настолько самодостаточны, что принимают сознательное решение не заводить детей. Но только в том случае, если оно совместное, а не принятое в одиночку. — Я говорю о другом. Прежде всего ты женщина, нуждающаяся в заботе и заслуживающая её. И ты можешь сказать мне всё, что угодно, если считаешь это нужным. Я хочу этого, Лив. Чтобы ты говорила со мной, даже если это ненадолго. Чтобы я мог знать, как ты.