Три месяца, две недели и один день

— Как считаешь, моё сердце может болеть? Мне должно быть стыдно, что здесь человек, которого я фактически едва знаю? Или у меня нет души, вглубь которой я могла бы заглянуть?

— Я не хочу сейчас говорить об этом. У меня мало времени.

— Ну тогда иди. Не надо опаздывать из-за меня, — я убираю свою руку прочь и встаю, — мой телефон лежит на подоконнике.

— Всё готово, — я кладу аппарат на тумбочку, бросаю на Лив крайний взгляд, как выразились бы пилоты, у которых слово «последний» не в ходу, и уже почти выхожу за дверь, когда одна короткая фраза цепляет меня за живое и пробирает до самых костей:

— Не забудь тёплые вещи, Дерек. Погода там обещает быть холодной, — но я не оглядываюсь и ничего не отвечаю, потому что просто не могу. Даже если она означала именно то, что мне хочется думать, и даже если нет тоже. Всё равно не могу. Нельзя. Меня уже ждут в другом месте.

Ауттейк № 2

— Мамочка, а что там наверху? Зачем ты ходишь туда с едой?

— Я забочусь об одной тёте. Помните, я говорила, что дядю Дереку нужна наша помощь?

— Да, — стоя около своей матери, отвечает темноволосый мальчик, явно старший по сравнению со своим братом, занятым игрой в кубики прямо на мокром газоне и попытками сложить их во что-нибудь более-менее устойчивое. Я бы рада сказать, что знаю точное имя хотя бы одного из детей, но моя уверенность распространяется лишь на возраст сыновей Дениз.

Ввиду тридцатипроцентной полностью оправдавшей себя вероятности дождя они пользуются, возможно, недолговечным перерывом между осадками, дыша свежим влажным воздухом, и мне не только отлично их видно, но ещё и прекрасно слышно всё то, о чём идёт речь. Не потому, что окно гостевой спальни выходит на основную улицу и прилегающую к дому территорию, а потому, что, открыв входную дверь, я уже ступила на крыльцо. Мне нет ни единого оправдания, кроме того, что замкнутая обстановка сводит меня с ума. Прошло уже целых двое суток, как я здесь. Но я могу ненадолго выходить, преодолевать небольшие расстояния и периодически спускаться по лестнице. Там, в кабинете, я слушала и всё слышала. Буквально каждое слово без исключения.

— Эта тётя в соседней комнате.

— А можно на неё посмотреть?

— Нет, милый, не думаю. Ей нужно отдыхать. Мы же не хотим мешать. Если человек не хочет общаться, вторгаться в его личное пространство нехорошо, Джейми.

— Эта тётя болеет, мама?

— Нет, Дэвид. Если только чуть-чуть, — на этот раз Дениз обращается к своему младшему сыну, тоже темноволосому, но в меньшей степени. Теперь тётя в моём лице, а обо мне за глаза так говорят впервые в жизни, невольно задумывается, что эта женщина в считанных метрах от меня никогда бы не поступила так, как я. А она ведь с ними не сюсюкает, не говорит детским или кукольным голосом, что я, пожалуй, ожидала увидеть, а общается вполне на равных, как с будущими взрослыми людьми и личностями, и при этом, кажется, любит их. Она чуть ли не ползает по земле, невзирая на почти лужи и грязь, и это некрасиво, чревато пятнами и большой стиркой, но, вероятно, когда-то моя мать или отец также копались в песочнице или слякоти вместе со мной. Может ли быть так, что это было здорово, и что мы все были счастливы, а родители даже не задумывались об испачканной одежде и обуви? Может ли быть так, что Дениз тоже просто не представляет себя находящейся ни в каком другом месте?

— Но она ведь выздоровеет?

— Конечно, Джейми. Обязательно.

— А как её зовут?

— Лив, — сама от себя не ожидая, вдруг говорю я. Но ещё более неожиданно это то, что мои ноги словно на автомате спускаются по ступенькам прямо под открытое небо, которое уже снова начинает мелко моросить. Моё тело оказывается поблизости от выпрямляющейся Дениз и мальчишек, тут же бросающих свои игрушки и прижимающихся к её длинным ногам будто в стремлении спрятаться. Наверное, это нормально, правильно и естественно, реагировать так на незнакомого и чужого человека, даже когда он тебе любопытен. Мой сын тоже будет держаться за своего отца подобным образом? Если я однажды захочу его увидеть, сколько времени уйдёт на то, чтобы он выглянул из укрытия и потянулся ко мне?

— Поздоровайтесь, мальчики.

— Здравствуйте, — одновременно тихо произносят они, — вы с нами поиграете?

— Я…

— Может быть, в другой раз, — не даёт мне закончить Дениз, вероятно, ощутив, что я замешкалась и не совсем знаю, как себя вести, — а сейчас идите внутрь. Джейми, возьми Дэвида за руку. Мы же не хотим простыть, как тётя Лив? Мы соберём игрушки и тоже придём.

— У тёти грипп? Но когда у тебя был такой животик, ты говорила, что это потому, что мой братик становится совсем большим, потому что очень хочет как можно скорее с нами познакомиться. А у тёти там тоже ребёночек? — Джейми явно не торопится слушать свою маму и делать то, что она говорит. Я могу видеть, как, несколько смущённая и застигнутая врасплох, Дениз присаживается перед своим сыном, совершенно без всякой злости и вполне добродушно проводя рукой по его коротким волосам:

— Да, у тёти тоже будет свой малыш, но об этом мы с вами поговорим чуточку позже.

— А ты разрешишь ему с нами играть?