Три месяца, две недели и один день

— Нет. Ты можешь сесть с другой стороны. Хотя я всё равно скоро пойду наверх, — мой голос, наверное, такой же уставший и измотанный на грани безразличия ко всему, каким я себя чувствую. В упадке физических сил как раз и заключается единственная причина, по которой мне трудно воспринимать некоторые слова и уж тем более анализировать их возможный скрытый смысл, но я пытаюсь держаться иначе. Всё ведь и так достаточно неловко, странно и сложно, и противоречивые ощущения совсем сбивают меня с толку. — Хочешь, я дам тебе плед?

— Так теперь ты всегда проводишь так свои вечера? В тепле и перед телевизором? Никуда не выходя с остальными, даже когда вы побеждаете?

— Для них я отныне плохая компания. И стану только хуже. Но нам не стоит говорить об этом, — отвечаю я, не глядя на неё и увеличивая громкость телевизора на две или три единицы, попутно пытаясь соотнести то, что смотрел в течение предыдущих двадцати минут, с теми событиями, которые разворачиваются на экране сейчас. — Я бы хотел сосредоточиться на фильме.

— И как он называется?

— Мы.

— Необычное название.

— Это скорее монограмма имён главных героев (прим. авт.: имеется в виду фильм «Мы. Верим в любовь». Оригинальное английское название картины — W.E. — является монограммой имён главных героев Wallis/Edward, что теряется в русском названии фильма), — отвечаю я, припоминая краткое описание художественной ленты, — Уоллис и Эдуард. Если отставить в сторону и развивающуюся параллельно историю женщины, живущей уже в наше время и проникшейся теми событиями, это история в большей степени о наследнике британского престола, без памяти влюбившегося в замужнюю женщину. Для той эпохи это, очевидно, было абсолютно неслыханно. Но сам фильм, думаю, как раз в твоём вкусе. Несмотря на то, что он… ну, о любви, — я едва осмеливаюсь произнести последнее слово и по-прежнему остерегаюсь поворачивать голову налево, чтобы взглянуть на Лив и попытаться распознать выражение её лица в значительной темноте, не всегда достаточно разбавляемой экраном. Моя левая рука, чисто символически держащая пульт дистанционного управления, словно горит, потому что ощущения говорят сами за себя. Проверять же свои догадки, на чём именно сосредоточились глаза Оливии, мне слишком волнительно и беспокойно, чтобы я смог взять и сделать это. — Прошло не больше получаса, так что наверняка всё самое определяющее сюжет и развязку обеих линий ещё впереди. Ты сможешь досмотреть.

— Ты считаешь, я играла с тобой?

— Я лишь говорю, что ты не особо любишь романтические фильмы, но этот основан на реальных событиях, так что у него, предполагаю, есть шанс тебе понравиться.

Она не великая поклонница полностью выдуманных сюжетов. Порой ей случалось испытывать недоверие к тому или иному повороту сюжета, которые, надо сказать, и мне не всегда казались реалистичными, но я не отрицаю полностью художественные истории как таковые, а таких, между прочим, подавляющее большинство. Я вполне признаю их право на существование, тогда как Лив вполне могла переключить на что-нибудь другое, что ближе к реальности и менее искусственное. Я даже не знаю, сколько раз у нас было так, что мы начали смотреть определённый фильм, но бросали его на пол пути или даже раньше из-за слишком напыщенных и пафосных, на её взгляд, диалогов. Может, ввиду подобной разборчивости я искренне и полагал, что она простая и незатейливая, что, обернувшись громадным заблуждением, и столкнуло меня лицом к лицу с фатальными и необратимо-уничтожительными последствиями.

— А ты не будешь его досматривать?

— Не думаю. Мне ещё надо прибраться на кухне.

Я хотел смотреть с ней что угодно вчера, когда у меня были приличные физические силы, и глаза не слипались через раз, но сейчас мне гораздо предпочтительнее помыть посуду после ужина, подняться наверх и лечь уже наконец в кровать. Сегодня я слишком напряжённый, взвинченный и доведённый до точки, чтобы проводить время совместно. Но в то же время мне вроде как стыдно, грустно и некомфортно уходить.

— В Нью-Йорке ты нанял приходящую домработницу лишь из-за меня?

— Ты ненавидела уборку, — говорю я, полагая, что такой ответ вполне удовлетворяющий и достаточный. Вероятно, мне нет нужды объяснять что-то ещё, но слова опережают мысли и рассудок. — Я не хотел, чтобы ты занималась чем-то, что тебе не нравится, и тратила на это своё время. Никогда не хотел, — моя голова всё-таки поворачивается налево, и взор тут же впивается в Лив, буквально забившуюся в угол дивана с согнутыми в коленях ногами и выглядящую непривычно запутанной и тревожной. Её руки обхватывают заднюю часть бёдер. Внутри меня что-то ощутимо вздрагивает, и, касаясь её правой ступни поверх носка, оставив пульт в покое, я слышу свой ломкий голос. — Если вдруг ты… или тебе просто нужно, я могу тебя обнять.

— Дай мне свою руку.