Три месяца, две недели и один день

— Не особо, — она ушла к себе, сославшись на усталость, ещё даже до того, как я поплёлся убираться на кухню. Может, нам и необязательно об этом говорить, в смысле мы ведь оба взрослые люди, к тому же бывшие в браке, но эта недосказанность просто губительна для меня.

— Вчера мы ведь банально поддались моменту, и только? — я спрашиваю об этом, наверное, едва слышно, но первым, потому что не думаю, что выдержу, если она также пожелает это обсудить и обронит подобную моей фразу, но звучащую иначе, а именно утвердительно и безапелляционно.

Со стороны это, наверное, чёрт знает что. Я, не переодевшийся во что-то более подходящее и отправившийся заниматься покрасочными работами прямо в том, в чём и спал. Она, так и вовсе только что выбравшаяся из кровати, и мы, оба запутавшиеся и так часто просчитывающие каждый свой шаг наперёд, будто перед нами разворачивается шахматная партия.

— Мы не закончили. Ты не позволил мне, — накануне колоссальным усилием воли я действительно в некотором роде вправил себе мозги, когда сквозь призму жара и зарождающегося удовольствия очнулся, как же всё это может всё усложнить. Но изначально же это ведь в любом случае был просто случайный миг, не способный повториться? — А теперь хочешь, чтобы я подтвердила то, о чём ты тут спрашиваешь, ради твоего собственного удобства и успокоения? Знаешь, разбирайся с этим сам.

Прежде, чем я успеваю подойти, чтобы дотронуться, поймать за руку и удержать каким угодно другим способом, волосы уже поворачиваются и исчезают. На это больно смотреть, и какое-то время я стою посреди комнаты, как в воду опущенный, потеряв всяческое ощущение того, что оно не стоит на месте, пока всё-таки не следую по лестнице вниз. Я нахожу Лив на кухне уже вполне бодрой, одетой так, как подобает в светлый отрезок дня, ухоженной и в одиночестве сидящей за столом.

— Что ты ешь?

— Варёные яйца и творог.

— Может быть, хочешь фундук или яблоки?

— Нет.

— А чай?

— У меня всё есть. Мне ничего не нужно.

Я слышу почти что ярость, тихую, приглушённую, но всё равно явную и плохо поддающуюся сдерживанию. Взяв тарелку и бокал, Лив отходит с посудой к раковине и даже включает воду в кране, будто готовясь сделать то, что она в принципе делает нечасто, и помыть всё за собой после завтрака. Как ей вообще удалось поесть, когда за то короткое время наверху, что мы провели вместе в будущей детской нашего сына, я начисто лишился аппетита? Я, разумеется, знаю, что ради него ей и надо питаться за двоих, и всё-таки по какой-то чёртовой причине я буквально взбешён. Хотя мне она вовсе не неизвестна. Вчера я сделал хуже в первую очередь самому себе, а сегодня уже успел повести себя, как козёл, осмелившись высказать надежду, что любимая женщина вернётся к своей привычной отстранённости, когда она только-только стала позволять себе некие проблески. И всё ради того, чтобы прикрыть моё готовое дать задний ход временами гордое и самовлюблённое эго.

— Ну это вряд ли. Ведь у тебя нет меня.

— А тебе разве никуда не нужно?

— Мы завтра уезжаем. Джейсон решил, что сегодня нам лучше отдохнуть и максимально набраться сил перед выездными встречами. Я не хочу, чтобы между нами всё оставалось вот так.

— А чего ты в таком случае хочешь?

— Наверное, чтобы ты вновь стала той Лив, что пожелала мне доброго утра, — я придвигаюсь ближе к ней, прижимаюсь к её спине и, прикоснувшись своими нервно вспотевшими и вдруг неловкими ладонями к её плечам, вдыхаю запах шампуня и шелковистой кожи под аккомпанемент по-прежнему льющейся воды. — И провести этот день с тобой, даже если ты не скажешь ни слова, а завтра отвезти тебя к врачу. Понимаешь?

— Но я не могу быть такой, какой ты меня хочешь видеть.

— А тебе этого и не нужно. И мне, собственно, тоже. Я просто хочу, чтобы ты была собой и, если хоть немного хочешь, мечтаешь о нас, сказала мне об этом, чтобы я знал. Мне кажется, я этого заслуживаю.

***

— Я не могу заснуть в таком шуме.

— Я знаю, — она никогда не могла. Да я и сам для полноценного отдыха и мгновенного погружения в сон нуждаюсь в полной тишине в не меньшей степени. Посторонние звуки могут быть достаточно отвлекающими, чтобы не обращать на них ровным счётом никакого внимания и полностью отключаться от всего лишнего. Это, однако, не каждому дано. — Я тоже.