Три минуты молчания

- Сень, ты меня дожди, вместе спустимся.

Она спросила.

- Пробоина у вас - серьезная?

- Авось не потонем.

- Почему - авось?

- Все в море случается.

- Так просто, само по себе? А мне говорили - серьезная.

- Чепуха, дело не в ней.

- А в чем?

Я хотел рассказать ей про "дедовы" опасения, но раздумал. Долго рассказывать, да и не к чему ей.

- Тоже чепуха.

- А у вас, я слышала, списался кто-то. Я думала - ты.

- Нет, не я.

- Я знаю. Просто, подумала - как было бы славно, если бы ты. Поплыли бы вместе. Мы ведь сейчас уходим, ты знаешь? Гракова только дождемся, он у вашего капитана в каюте.

А ведь и правда, все можно было переиграть. Позвать Жору-штурмана, наврать ему что-нибудь, он же у Ваньки бюллетеня не спрашивал. Кто-нибудь мне подаст шмотки, а я Шурке смайнаю бритву. Не забыть бы только сказать, чтоб Фомку выпустили. И мы поплывем на этом чудном лайнере. Вместе, вдвоем. Ах, синее море, белый пароход!

- Не решаешься? Знаешь, тут даже все удивились, когда вы решили остаться, я многих расспрашивала. Вы просто дети. Какое-то дикое легкомыслие. "Авось обойдется". Ты же понимаешь, что это глупо? Разве мужество в том, чтобы лезть очертя голову?

В первый раз ей не все равно было, что со мной будет. В первый раз она меня просила о чем-то, предлагала. Это понимать надо!

- Что же я, сбегу, как крыса, а другие останутся?

- Вот чего ты боишься! Лучше, конечно, утонуть за компанию?

- Ну, не обязательно "утонуть"...

- Ты же сам сказал - в море все случается. Боишься - быть не как все?

Это правда, я этого боялся. Но вот "дед" не боялся быть "не как все", а тоже оставался.

- Насмешек боишься? Неужели это всего страшнее?

Я когда-то мечтал о такой минуте, когда она обо мне озаботится. А теперь она не то что заботилась, она за меня боялась. Но радостно мне не стало. Если б даже я и списался, так с "дедом" могло без меня случиться, и я бы себя всю жизнь за это казнил.

- Ну, решайся.

Нашего "Скакуна" подкинуло на волне, приложило бортом о кранец. Она вздрогнула.

- Если б меня четвертовали, я бы и то не согласилась!

И так она это сказала испуганно, что я вдруг ее притянул к себе и поцеловал - в губы. Они у нее были холодные и чуть потресканные. Я сам этого от себя не ожидал, и она не ждала, отшатнулась. И от этого еще больше смутилась.

- Ну вот, здрасьте... Какая лирика.

Сверху послышалось, из динамиков:

- Восемьсот пятнадцатый, поторапливайтесь с отходом!

Внизу Жора-штурман выглянул из рубки:

- Ясно-ясно, закругляемся!..

Ухман подвел сетку. Я подошел и взялся за нее. По палубе к ней бежали "маркони" и дрифтер.

- Так что же? - спросила Лиля.

- То же самое. Все обойдется.

Она сказала, улыбаясь чуть насмешливо:

- Кажется, я все про тебя поняла.

- И как?

- Такой, как я и думала. Но убедиться всегда ценно.

- Напишешь мне в море?

- А думаешь - это нужно? Ты же для меня чужим мнением не пожертвуешь. А знаешь - был момент, когда мне вдруг так захотелось с тобой... пообщаться, как говорят. Но раз тебе этого не нужно, то письма, прости меня...

Мне показалось, она это не только с грустью говорит, но и с каким-то облегчением.

"Маркони" с дрифтером добежали, вцепились в сетку.

- Ну, ни пуха! - Лиля нам всем помахала рукой. - К чертям! Сто футов вам под килем!

- Вот это да! - дрифтер заревел восторженно. - Вот это женщина!

Сетка взлетела над бортом, над Лилей, и стала опускаться. Вдруг резко остановилась - нас прямо на мачту несло, ухман вовремя углядел. Я поднял голову - Лиля на нас смотрела, приставив ладонь ко лбу. Снизу ей бил в глаза наш прожектор.

- Что-то у вас невесело, - сказал "маркони". - Зря я тебя на базу провел.

- Я ж говорил - не надо.

Он ей хотел помахать, но сетка пошла круто вниз, на трюма, и Серега нас принял. Они сразу разбежались. А я остался. Пустая сетка раскачивалась между мачтами и здорово меня соблазняла.

- Восемьсот пятнадцатый! - крикнули с базы. - Отдавайте концы!

Нас подкидывало и с грохотом наваливало на базу. А в рубке никого не было; наверно, и Жора убежал в кепову каюту. Акт же дело суровое, нужно же и расписаться всем, и обмыть его.

А дальше - вот что произошло.

Я был на палубе один, смотрел на Лилю. Не знаю, видела она меня или нет, глаза у нее сощурились от прожектора, и казалось - она глядит как-то презрительно.

Потом - ее тоже не стало. Ровный планширь, ни одной головы над ним.

Тогда я пошел за роканом, чтоб зря куртку не пачкать, - концы-то, по-видимому, мне отдавать придется, все уже спать залегли, а когда вышел, сверху мне крикнули:

- Вахтенный! - там стоял ухман. - Ваших людей всех смайнали?

- Всех!

- А наших - всех вывирали?

- Всех!

Я сперва сказал, а потом вспомнил про Гракова. Он же там еще посиживал у кепа, подписывал акт или выпивал уже по этому поводу, или черт его знает что делал, а в это время его ждали, и волна била траулер о базу.

- Тогда я сетку уберу!

- Валяй.

Вот так-то лучше, я подумал. Ты тоже останешься. Что бы там ни случилось, но и тебя не минует. Ухман мне помахал варежкой, спросил:

- А бичи ваши где?

- Попадали в ящики.

Он заржал.

- Уже? Ну, счастливо, вахтенный!