Три мышкетёра

– Скажите, господин Тартар, вы согласны с тем, что этот рецепт обладает колдовской силой?

– Ни бумага, ни чернила не могут сами по себе обладать колдовской силой, – ответил парфюмер уклончиво.

– В таком случае, что вы можете сказать по поводу ингредиентов, использованных в рецепте?

– Могу сказать, что они использованы в довольно странной комбинации.

– Что же в ней странного?

– Если не вдаваться в подробности, понятные только посвящённому, то подмеченная мною странность сводится к нарушению баланса между силами добра и зла. Видите ли, в природе эти две силы находятся в относительном равновесии. В любой ситуации мы имеем дело с незначительным перевесом одной из них. Здесь же силы зла не просто доминируют, а практически вытеснили силы добра. И кровь чёрной змеи, и жир чёрного кота, и яйца совы, тем более добытые в полночь, и все остальные перечисленные компоненты в магии причисляются к чёрным силам. Я нахожу, что их в рецепте слишком много, в то время как было бы достаточно двух.

– Иными словами?

– Иными словами, рецепт составлен с явным нарушением общепринятых магических канонов.

– Как, по-вашему, может действовать такой рецепт?

– На этот вопрос я затрудняюсь ответить, поскольку первый раз сталкиваюсь с такой комбинацией ингредиентов.

– Могу ли я из ваших слов сделать вывод, что рецепт составлен кем-то, кто не знаком с общепринятыми канонами, иными словами, кем-то, кто абсолютно несведущ в этой загадочной области?

– Я этого не говорил.

– Но такое возможно?

– Вполне.

– У меня больше нет вопросов к эксперту, – сказал адвокат, обращаясь к судьям, – но я хочу сделать заявление. На основании того, что мы сейчас услышали от господина Тартара, парфюмера, можно предположить, что рецепт, проходящий как основное вещественное доказательство по делу, является фальшивкой, что он был составлен лицом, далёким от магии и подброшен подсудимой, дабы очернить её в глазах правосудия. Достаточно взглянуть на эту несчастную, чтобы понять, что она не может быть колдуньей.

– А я делаю из всего услышанного здесь совершенно иной вывод, – перебил адвоката господин Шевротен. – Совершенно очевидно, что господин защитник, проявив понятную мужскую слабость, сам попал под влияние колдовских чар подсудимой и потому пытается выдать желаемое за действительное. Это последнее обстоятельство только лишний раз доказывает, что мы имеем дело не с обыкновенной преступницей, а с колдуньей, коварству и хитрости которой нет предела. Перед нами не просто заблудшая мышка, по неопытности ступившая на стезю преступления и порока. Перед нами колдунья, которая, не найдя другого способа добраться до денег своего супруга, умертвила его посредством своих женских прелестей, – здесь прокурор сделал эффектную паузу и наставил свой указующий перст на подсудимую, словно призывая всех взглянуть на неё ещё раз в свете вновь открывшихся фактов, после чего продолжил голосом, полным трагизма: – Колдунья, которая играла на чувственных устремлениях своего несчастного супруга до тех пор, пока силы не покинули его навсегда. Колдунья, которая совершила хладнокровное, тщательно продуманное и изощрённое преступление. Поэтому я требую для неё самого сурового наказания. Я требую для неё смертной казни! У меня всё.

Некоторое время в зале царило гнетущее молчание. Зрители, вместо того, чтобы ликовать, казались подавленными. Из оцепенения их вывел голос председателя.

– Суд удаляется для вынесения приговора, – сказал председатель, вставая. Если защите и было что сказать, слушать её явно не собирались.

Секретарь объявил перерыв на двадцать минут, но никто из зрителей не покинул своих мест. Все предпочли обмениваться впечатлениями тут же, отчего зал на какое-то время превратился в жужжащий улей. Никто даже не обратил внимания на парфюмера, который покинул зал суда, не дожидаясь исхода заседания. Видимо, у него не было сомнений относительно того, каким будет этот исход.

– Вы думаете, её осудят? – спросила Мелисита.

– Наверное, – сказал Мишель.

– Вне всякого сомнения, – сказал я. – В этом удовольствии судьи не сумеют себе отказать. Женское коварство следует пресекать в корне, чтобы другим чаровницам неповадно было.

– Но ведь судьи сами пользуются румянами и белилами, – заметила Мелисита, пропуская мимо ушей мой ироничный тон.

– Им можно.

– Почему?

– Потому что у них благие намерения. Они делают это из сострадания к окружающим. Не хотят, чтобы все видели, как из них песок сыплется. Пусть все думают, что это пудра.

– Кончай зубоскалить, – прервал меня Мишель. – Сейчас будут оглашать приговор.

И действительно, председатель уже стоял, держа в лапах лист бумаги. Чтобы вынести приговор, суду не понадобилось и двадцати минут. Видимо, между судьями царило полнейшее единодушие.