Три ночи в леопардовом царстве

ребят, которые забрали бы деньги вместе с частью моих зубов. В этом я не

сомневался, я знал своего босса и его криминальные методы ведения бизнеса.

Эти ребята знали где я остановился и у меня в запасе были одни сутки, чтобы

решить, что же делать дальше. Не сейчас. Сейчас мне нужен был покой и сон, чтобы выверить весь спирт, ацетон, грибы и неизвестно ещё чего, что я сегодня

принял. Я вернулся в номер и лёг на кровать, прижавшись к толстой Лене. Она

лежала на боку и я обнял её сзади, уткнулся лицом ей в спину, так мы

пролежали недолго, сквозь полусон-полуявь Лена начала двигать своей

задницей и тереться об меня, привычки тела становятся рефлексами. Я вовсе не

хотел секса, потому прижал её крепче к себе, чтобы угомонить, но этот знак она

поняла по-иному и начала двигать попой активнее.

– Тихо, спи, – сказал я и она вроде поняла и больше не дёргалась.

Время шло к ночи, но я не мог уснуть, казалось, что меня либо вырвет, либо

остановится сердце, пот облепил весь лоб, руки и ноги тряслись. Перед глазами

то и дело вставали разные картины одна ужаснее другой: Федор Иванович

поедающий мертвецов, мой босс, держащий мои зубы в руках и смеющийся, кишки, кровь и всё мои, а еще леопарды, окружавшие меня со всех сторон, как в

этой комнате шторы, белье и весь интерьер. Время шло и я не спал, ворочался, чудесный напиток Федора Ивановича был какой-то адовой амброзией, может

быть когда он ходил за добавкой в подпол, он спускался в сам ад и Люцифер

выдавал ему порции? Я отвернулся от Лены и лёг на другой бок, в метре от

дивана сверкали глаза, жёлтые, яркие, как у всех пород кошачьих, зоркие и

пронзительные, это был леопард. Тут я не выдержал и закричал.

– Аааа! Ааа!

Елена, видимо немного выспавшаяся и отрезвевшая, вскочила с кровати и

включила свет.

– Что? – спросила толстая проститутка.

Я ей рассказал, что видел леопарда, про все иные глюки и что мне плохо.

– Ты пил то дерьмо, которое пьёт дед? – она засмеялась, – никто не знает что это

и почему он ещё жив, употребляя такую отраву! Подожди, я сейчас приду!

Она выбежала за дверь, а я остался со своими мыслями сидеть на кровати, практически не шевелясь. Через полчаса она вернулась, сказала привет и

заперлась в ванной, чем-то гремела там, а когда вышла сказала:

– Давай руку! – в руке у проститутки был шприц.

– Что это? – с опаской спросил я.

– Лекарство! Не писай в штанишки, все нормально, уснёшь, плохо точно не

будет! – она подошла, замучила рукав моей кофты, перетянула руку чуть ниже

плеча, вены набухли, она выбрала подходящую и вколола мне какую-то

мутноватую жидкость. Я сидел и смотрел по сторонам, страх потихоньку

уходил, тем не менее я боялся и того, что она вколола, я был собакой на приёме

у ветеринара, жутко, но этот человек должен помочь, я готов его укусить, если

что, но все же пусть он поможет. Меня начало клонить в сон и я спросил её о

том, что она мне вколола, ответом было вроде как "морфий".

Я маленький, не такой, которому говорят "ути-ути", а уже маленькая

сформированная личность, но ещё с маленькой буквы и ласково "Витя".

– Витя, – сказал отец, – почему ты не убрал за собой игрушки? Вить?

– Папа! – я сразу заплакал, я знал, что будет дальше. Непреодолимая тяга к

насилию возможно заложена в человеке с древних времён, с времён эволюции, когда средние рыбки, будущие люди, поедали более маленьких, а большие

средних, стараясь остаться в этом мире, произвести потомство и продолжить

эволюционировать, не дожидаясь когда эти маленькие сожрут их стаей, потом

они выбирались на сушу, расталкивая друг друга формирующимися уже

локтями, они жрали друг друга и тогда, когда не знали, как добывать себе еду и

питье, они жрали друг друга тогда, когда им приходилось выживать среди

динозавров, так как лучше один будет сытым и сильным, чем погибнут все ради

слабого, они жрали друг друга и в лютый голод, когда не были изобретены все

чудомашины, облегчающие добычу пищи и жизнь в целом, но потом появился

интеллект, мощный, породивший на свет Гомера, Ньютона, Менделеева, Гессе и

других. Но, рыбьи инстинкты, толкать, кусать, бить никуда не делись, сильный

бьёт слабого, потому что он сильный. Более разумного объяснения всему этому

нет, все просто, потому что он сильный. Унизительно больно, до воя страшно и

каждый раз безумно волнительно ожидание удара, самое страшное смотреть в

глаза и ожидать когда тебя ударят, лучше уж исподтишка, неожиданно, а не так, сверля глазами. Удар, еще.

– Папа, – я взывал к его жалости, её нет, её никогда не бывает. Не менее страшно

когда он бьёт мать, так же страшно. А потом он уходит, раз и навсегда, просто

наступает утро в котором нет страха и мы оба, с мамой, плачем, наверное, от

счастья, от избавления, так желанного. Деньги, неминуемое зло и добро в одном

лице, с ними так просто, ярко и тепло, можно позволить купить такой же

комбинезон, как у того парня из садика, можно, чтобы мама не мёрзла в своих

старых сапогах, можно всё, ну или почти, без них зло, из-за которого

приходится покинуть этот садик и не купить комбинезон и сапоги. Деньги

нужны, без них нельзя, а их нет даже заплатить за квартиру, жизнь одинокой