Три новеллы

– Мы можем идти по этой дороге вместе с ним. Составить ему компанию.

Они садятся в лифт, спускаются на больничную парковку и идут к машине не расцепляя рук. Забрать зеленую палатку.

Тед с отцом снова скандалят. Сын просит его присесть, отец яростно возражает:

– Нет у меня сегодня времени, Тед, учить тебя кататься на велосипеде! Сказано тебе! Мне надо работать!

– Хорошо, папа. Я знаю.

– Какого черта, куда подевались мои сигареты? Говори, куда ты их запрятал? – рычит отец.

– Ты давным-давно бросил курить.

– Ты-то, ё-мое, откуда знаешь?

– Знаю, папа, потому что ты бросил курить, когда я родился.

Они таращатся друг на друга и дышат. Дышат, и дышат, и дышат. Если ты зол на Вселенную, такая злость бесконечна.

– Я… это… – бормочет дед.

Тед кладет тяжелые ладони на его хрупкие плечи, дед прикасается к его бороде.

– Как ты вырос, Тедтед!

– Папа, послушай меня, Ной сейчас тут. Он посидит с тобой. А я схожу принесу еще кое-что из машины.

Дед кивает, прижав свой лоб ко лбу Теда.

– Надо скорей ехать домой, сынок, нас мама ждет. Наверняка волнуется.

Тед закусил губу.

– Да, папа, сейчас. Прямо сейчас.

– Какой у тебя теперь рост, Тедтед?

– Метр восемьдесят семь, папа.

– Надо будет подложить побольше камней под якорь, когда вернемся домой.

Когда Тед уже стоит в дверях, дед спрашивает, не забыл ли он гитару.

В конце жизни есть больничная палата, посреди которой кто-то поставил зеленую палатку. В ней, задыхаясь от страха, проснулся пожилой человек. Он не знает, где находится, а рядом сидит юноша и шепчет:

– Ты не бойся.

Пожилой человек садится в спальнике, обхватив свои дрожащие колени, и плачет.

– Не бойся, – повторяет парень.

От потолка палатки отскакивает воздушный шарик, конец бечевки касается пальцев старика.

– Я не знаю, кто ты, – шепчет он.

Парень гладит его по руке.

– Меня зовут Ной. Ты мой дедушка. Ты учил меня ездить на велосипеде по дороге возле твоего дома, и ты так любил мою бабушку, что твоим ногам не хватало места. Бабушка не выносила кинзу, а тебя выдерживала. Ты клялся, что в жизни не бросишь курить, а как стал отцом, так сразу бросил. Ты бывал в космосе, потому что рожден для приключений, а однажды пошел к врачу и говоришь: «Доктор, доктор! Я сломал руку в двух местах!»

А доктор сказал в ответ, чтобы больше в такие места ты не ходил.

И тут дед улыбается. Ной вкладывает ему в ладонь бечевку от шарика и показывает, что сам держит ее за кончик.

– Мы в палатке, деда, как раньше, когда ночевали на озере – помнишь? Если обернешь эту бечевку вокруг запястья, то сможешь держаться за шарик, когда спишь, а как только станет страшно, просто дерни за бечевку, и я тебя вытащу. Всегда.

Дед, едва кивнув, изумленно гладит внука по щеке.

– Ты изменился, Нойной. Как дела в школе? Учителя стали получше?

– Да, деда, получше. Я теперь один из них. Учителя сейчас классные!

– Это хорошо, это хорошо, Нойной. Слишком большой мозг Земле ни за что не удержать, – шепчет дед. Сон закрывает его глаза.

За стенами палатки поет космос, Тед играет на гитаре, дед мурлычет в такт. Космос слишком велик, чтобы на него сердиться, но жизнь достаточно длинна, чтобы успеть подобрать себе в дорогу компанию. Ной гладит дочку по волосам, девочка, не просыпаясь поворачивается к нему внутри спальника. Она не любит математику, но любит слова и музыкальные инструменты. Как ее дед. Скоро ее ноги дорастут до земли.

Все трое спят рядышком, палатка пахнет гиацинтами, и бояться совершенно нечего.

Себастиан и тролль Маленькая история о том, что внутри

Себастиан живет в стеклянном шаре. И это проблема – по мнению тех, кто находится снаружи. Стеклянный шар – вещь не самая удобная, скажем, в классе или, например, на дне рождения. Поначалу проблемой считали шар, но после того, как Себастиан прожил внутри его довольно долго, все решили, что проблема скорее он сам. И стали жаловаться, что он не смотрит людям в глаза, что у него «отсутствующий» вид, словно присутствовать можно только снаружи.

– Пошел бы на свежий воздух, погонял мячик – разве тебе не хочется повеселиться? – спрашивали они, когда Себастиан был маленький и их голоса еще проникали сквозь стекло. Тогда он не умел объяснить, что не считает, будто веселиться – это так уж весело. Что он не радуется радости. Он не мог припомнить, чтобы кто-то из них сказал что-то настолько забавное, чтобы он засмеялся. Может, он вообще ни разу не смеялся, – в таком случае они правы, те, что качали головой и говорили родителям Себастиана: «С ним что-то не так».