Три осколка луны

– Мы открыли наши карты. Теперь уже поздно что-то обдумывать, придется идти напролом. Только бы знать, в какую сторону. Я знаю главное – какой он, этот дядя. И еще знаю одну женщину, кажется, единственную подругу Евы. По крайней мере, на свадьбе с ее стороны больше никого не было. Странно, подумал я тогда. А теперь все встает на свои места.

В его городской квартире Евы не было, да он бы и удивился, обнаружив ее там… Дом Евы он открыл своим ключом. Там был идеальный порядок, как будто дом предназначался для одного: хранить покой, молчание и никого никогда не принимать под свою крышу. Быть музеем тишине и пастельным краскам.

На минуту Гордеев остановился перед большой фотографией в спальне жены, где они провели столько счастливых часов. Сияющая счастьем и молодостью девушка сидит в плетеном кресле в середине ледового поля. Джемпер, короткая юбка фигуристки; кепи заломлено набок; коленки сдвинуты, на ногах коньки. Девушка улыбается фотографу…

Гордеев подъезжал к дому в конце зеленого островка – жилого массива, названного «Родничком». Дом, похожий на Евин как две капли воды.

Он настойчиво позвонил, – решил не уходить, пока ему не откроют. Наконец услышал чью-то легкую брань; дверь открыли… На пороге стояла Эльвира в розовом халате, похожем на пеньюар; пышная грудь, накачанная силиконом, выкатилась вперед; по плечам рассыпаны белые, высушенные краской волосы; на Гордеева пахнуло густым ароматом дорогих духов.

– Это… вы? – спросила она.

– Да, я. Можно войти?

– Входите. – Она отступила, пропуская гостя. – Не то чтобы я была сейчас абсолютно свободна, – закрывая дверь, проговорила она. – Что-нибудь случилось?

– Ева пропала, – обернулся он.

– Как это?

– Да вот так: взяла и пропала. И даже записки не оставила. Растворилась… Никогда не спрашивал: вы давно с ней знакомы?

– Пару лет, а что?

– Нет, ничего. Откуда она приехала?

– Это вы о своей жене спрашиваете? Наверное, вам лучше знать…

Он нервно рассмеялся:

– Спорное утверждение.

Эльвира задержала на госте любопытный взгляд:

– Гордеев, вы пьяны?

– Абсолютно трезв… Откуда у Евы дом?

Теперь взгляд хозяйки стал испытующим.

– Дом? – переспросила она. – Какая разница, откуда у Евы дом? Или откуда он у меня? – Эльвира оглянулась на лестницу и улыбнулась гостю. – Принести вам выпить?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Вы не следователь, а я не преступница. Так принести выпить?

– Несите, – равнодушно сдался он, – буду признателен.

– Коньяк?

– Отлично.

Эльвира остановилась в дверях гостиной, повернулась к гостю:

– Она должна была вам сказать, что дом купил дядя. Единственный ее родственник.

Петр стоял в середине просторного холла, с креслами и диванами. Как он непохож на холл дома его жены! Здесь все было другим, и в первую очередь цвета. В холле – бардовые; в гостиной, куда была приоткрыта дверь, – охристые, на втором этаже – изумрудные. Темные, насыщенные… Он прислушался: голос! Откуда-то сверху женский голос звал кого-то по имени. Один раз, другой, капризно и настойчиво. Петр затаил дыхание. «Эльвира!» – едва различимо донеслось до его слуха. Оглянувшись на двери гостиной, где тихонько звякнула посуда – пропел грудным голосом бокал, – Петр бросился к лестнице, в два прыжка оказался наверху. Сердце его бешено колотилось. Он знал, что в конце небольшого коридора, где дверь открыта настежь, – спальня. И еще знал, что именно оттуда доносился женский голос. В какой-то момент он застыл, чувствуя, что голова идет кругом, а ноги становятся ватными; схватился за стену; затем сделал шаг, другой…

Петр остановился на пороге спальни. На постели, отвернувшись к окну, за которым садилось солнце, на боку лежала девушка в заломленной на затылок соломенной шляпке. Она была обнажена; золотисто-алый свет, четко рисуя ее силуэт, перетекал по ровной голени, бедру; по круглому плечу, бросая на темные, расписанные цветами и птицами простыни нежную и одновременно глубокую ультрамариновую тень.

– Ева… – нашел в себе силы прошептать он.

Девушка обернулась, рывком села на постели, уронив шляпку; она даже не смогла закричать, только, обхватив себя руками и сжав колени, таращилась круглыми, до смерти напуганными глазами на нежданного гостя. Молчком, не зная, как ему быть, Петр смотрел на коротко стриженную брюнетку, влипшую в подушки, поджавшую ноги к подбородку. И только потом перевел взгляд наверх: там, над кроватью, висела огромная картина, которую вначале он увидел мельком, как гигантское цветное пятно… На этом полотне, написанном живо и ярко, две обнаженные молодые женщины слились в соитии. Одна – медного цвета, сильная и упругая, другая – тонкая и белокожая. Женщина цвета меди, лежа сверху, жадно впилась в губы белокожей, та же, обхватив ее ногами, целиком отдалась напору, страсти.

Петр обернулся. За его спиной стояла Эльвира, держа в руке бокал с коньяком. Кажется, наглость гостя поразила ее, она не могла поверить своим глазам.

– Гордеев, что вы себе позволяете?

– Простите. – Он покачал головой. – Простите…

Неожиданно Эльвира смягчилась: