Три осколка луны

– К черту актера Платонова! – заорал Гордеев. – Понимаете, к черту! Слушайте меня: ищите того самого старого прыща, колобка, который вам вешал лапшу про Платонова и его женщин! Тот живет выше актера, наверное, на этаж!

– У вас нервы не в порядке, я понимаю…

– Ищите толстяка, ясно вам?!

– Да вы спятили, господин Гордеев! Это самый чудовищный бред, который я когда-либо слышал!

Петр отвел трубку в сторону и закрыл глаза, перед которыми разом потемнело.

– Нет, уважаемый господин Зорин, это не бред, – опершись рукой о край стола, уже спокойнее заговорил он. – Делайте так, как я вам говорю, или получайте расчет.

Зорин вдруг сдался:

– Деньги ваши, мое дело работать, – в его голосе прозвучало презрение. – Сейчас же возьмусь за дело.

– Сделайте одолжение… Я хочу, чтобы сегодня вечером вы мне рассказали об этом человеке буквально все.

Петр повесил трубку и стал ждать. Ходил по комнате, лежал на диване. И опять воспоминания о поездке в Крым ворвались в мозг, разворошив память, заполнив ее всю, стали громко и настойчиво перекликаться. Он вспомнил, как возвращался с пляжа чуть позже Евы, – она сказалась нездоровой, но попросила его не беспокоиться. Когда он шел по коридору, из номера фотографа вышла его жена, она показалась ему раскрасневшейся и совсем не больной.

– Это вместо постельного режима? – удивленно спросил Петр.

– Такой настырный, – сообщила ему жена, кивая на дверь соседа, – затащил меня посмотреть фотографии… А ты меня случаем не ревнуешь?

– Ревновать к смешному старику? – уже в номере, в свою очередь, спросил у жены Петр. – Я подумаю.

– Смешной старик? – укладываясь на кровать, беззаботно закрывая глаза и закидывая руки за голову, проговорила Ева. Гордееву тогда показалось, что в ее голосе прозвучала обида и еще – насмешка над ним, ее мужем! Но он не придал этому значения. – А по-моему, он даже привлекателен.

– Ну-ну, – отозвался Петр.

Теперь он знал почти наверняка, что ее слова были издевкой. Стоило бы тогда приревновать, ох как стоило! Сейчас же он хотел знать одно: кто она? И готов был сойти с ума от своего неведения. Он оказался как на том крымском берегу: барахтающимся в штормовой волне, беспомощным, слабым…

Приехал Алексей, с порога спросил:

– Что с вами, Петр Петрович? На вас лица нет…

– Проходите, – ответил ему хозяин квартиры.

Рассказ Гордеева был короток. Ева, его жена, видимо, изменяла ему: жила с другой женщиной, своей подругой. За всеми ее исчезновениями из дома, возможно, стояли новые измены; личная жизнь, которая ее мужа, как оказалось, совсем не касалась. И еще, он наверняка знает, как выглядит ее таинственный дядюшка. Слишком точно сходятся портреты, написанные случайно видевшими его людьми: детективом Зориным, дядей Мишей из Дворца спорта и, наконец, им самим, Петром Гордеевым. Он не просто мельком видел его и случайно разговаривал, а почти месяц прожил бок о бок.

– И еще, я знаю его адрес в Предтеченске.

– Но как?

Гордеев рассказал Алексею о беседе детектива Зорина со случайным жильцом дома номер двести сорок шесть по улице Пушкина. Он даже знает этаж – пятый. Квартира точно над платоновской.

– Так едем же туда! – воскликнул Алексей. – Чего мы ждем?

– Вначале поговорим с детективом. Зорин сейчас там. Не будем ему мешать.

Телефон Зорина не отвечал. И в восемь вечера, и в девять, и позже. А главное, сам Зорин, похоже, даже не собирался звонить клиенту.

– А если они договорились? – спросил Алексей.

– Кто?

– Ваш Зорин, Ева и толстяк-фотограф?

– Едем, – сказал Гордеев. – Ваше предположение, конечно, бредовое. Но с недавних пор я уже готов ко всему. Дом номер двести сорок шесть на улице Пушкина… Водить умеете? А то во мне еще коньяк не перебродил.

Алексей кивнул.

– Хорошо. Дорогу я покажу.

Ночной весенний город открывал им новые улицы, перекрестки, повороты.

– Может быть, Ева у дядюшки? – зло предполагал Гордеев, глядя вперед. – Если он вообще ее дядюшка? Не удивлюсь, если она – его содержанка. Ведь это он купил ей дом! Никуда толстяк от нас не денется. А если даже денется, то ненадолго. Завтра же мы отправимся в Мохов. Подмена тела вашей сестры Даши, вся мистификация произошла в моховском морге. И если сам патологоанатом мертв, то должны быть его сообщники, напарники, заказчики, наконец.

Четверть часа езды, девятиэтажный дом-монолит по улице Пушкина; череда подъездов. Квартира № 42, числившаяся за актером драмы, была во втором по счету.

– Колобок, я уверен, живет прямо над Платоновым, – пробормотал Гордеев. – А вот код подъезда я не спросил…

– Подождем кого-нибудь, – предложил Алексей, – и спросим.

– Ждать долго придется.

– А если попробовать наугад?