– Как же не был? – язвительно усмехнулся Скороходов. – Очень удивлен! Но выражения дикарей очень часто иносказательны. Я выжидал… смотрел… Бальзамирование трупов длилось почти весь день. А потом тела десяти погибших воинов, смазанные варевом из двух трав и обложенные с ног до головы листьями боатенг, зашили в кожаные мешки и оставили, охраняемые надежной стражей, лежать там же, куда их доставили с места сражения. В тени, под крышей из пальмовых листьев. Что до вождя, то он сел среди трупов и стал читать известную только ему молитву… Представьте мое нетерпение на следующий день, на второй, на третий… Племя затаилось, никого не было видно и слышно, деревня точно вымерла. И только стража стояла день и ночь – под полной луной и раскаленным солнцем, охраняя трупы. И читал свою молитву вождь. Но в полдень третьего дня все изменилось. – Скороходов с любопытством взглянул на собеседников – в первую очередь на того, кто задавал вопросы и уже давно смотрел нервно и подозрительно, и другого – неисправимого молчуна. – Город наори ожил, племя потянулось к центральной площади. И вот когда солнце было уже в зените и, казалось, в раскаленных от пекла кожаных мешках трупы должны были раздуться, лопнуть и оглушить всю округу зловонием, случилось то, господа, чего я предположить никак не мог… В мешках началась возня – я видел, как руки и ноги тыкались в кожаную оболочку, точно у малыша незадолго до родов, упирающегося в живот матери, так что можно различить ладонь, колено или пятку. Сила толчков нарастала, а потом первая рука разорвала темницу, за ней вышла на свет нога недавно убитого воина, вырвалась к испепеляющему солнцу голова… Не прошло и четверти часа, как все десять мешков были порваны в клочья. Вождь, не переставая, читал молитву, а люди, восставшие из праха, окружили его и пали перед ним ниц.
– А не могло случиться подмены за эти три дня? – спросил Гордеев. – Ведь вы же, Федор Иванович, не следили за происходившим каждую минуту?
– Нет, не могло, потому что у меня хорошая зрительная память. Я прекрасно запомнил лица покойных, их татуировки, а главное – раны. Повторяю, я врач, хирург. Их раны затянулись, превратившись в едва заметные шрамы. Еще я заглянул в их глаза и узнал двух своих телохранителей, один из которых был жив и улыбался мне с чувством выполненного долга, даже когда все его органы оказались растерзанными львиными клыками и когтями! Это были зомби! Восставшие мертвецы!
– Я не верю вам, – сказал Алексей. – Это невозможно.
– Все это было, молодой человек. И я тому свидетель.
Теперь гости Скороходова точно переменили роли. Гордеев молчал, глядя на пустую стопку, а его молодой спутник готов был в любую минуту взорваться.
– Вы – фантазер, – глухо проговорил он.
Скороходов уничтожающе улыбнулся:
– Все это было.
Алексей привстал со стула и потянулся к нему.
– Фантазер и лжец.
– Напрасно вы меня оскорбляете в моем же доме, молодой человек: я не лжец. И не фантазер. Вы сами напросились ко мне в гости на этот рассказ. Я же все видел собственными глазами!
Алексей сел на место, но чувства так переполняли его, что он не мог даже говорить.
– Спустя несколько дней десять воинов-зомби по приказу вождя наори напали на своих врагов и уничтожили более сотни солдат, – продолжал Скороходов. – А потом вырезали всю их деревню – женщин, детей и стариков. Четверо из них погибли, и то лишь потому, что их, остановленных градом стрел, на месте изрубили на куски. Но потерявший руку зомби не чувствует боли, не падает без сознания, а продолжает сражаться за десятерых и поражает своих врагов с не меньшей ловкостью и мастерством! И, кстати, я не единственный свидетель сверхспособностей этого племени.
– С вами был один из ваших коллег? – сухо поинтересовался Гордеев.
– Нет, ни одного моего коллегу к этому ритуалу не допустили бы. – Хозяин дома улыбнулся не без гордости. – Это же я спас сына вождя и стал избранным у этого народа. – Он уверенно улыбнулся. – У меня есть другой свидетель, куда более надежный!
Скороходов посмотрел на Алексея, и тот зло опустил глаза, но почти тотчас же вновь поднял их:
– Кто?
– Чуть более века назад с этим племенем плотно контактировал, если так можно выразиться, некий английский офицер Роберт Оуэн.
Гордеев и все еще хмурый Алексей переглянулись.