Три пары

Ева отправилась в путь, как только отдала родителям последних учеников из своего класса. Была осень, желтела листва, и на полях замерла дымка. Она включила радио. Леди Гага. Она запела, танцуя на сиденье, машина завиляла по дороге. Прозвучал гудок. Она подняла обе руки вверх, насмехаясь над водителем позади. Он нажал на клаксон и издал один протяжный гудок ярости. Треск выпуклой разметки слева заставил ее снова положить руки на руль и выпрямиться. Водитель с ускорением обогнал ее. Она нажала на газ. Машина вибрировала, пережевывая дорогу и выплевывая ее позади себя.

Близнецы после школы отправились на урок плавания с Шэем. Ева не рассказала ему, что собирается делать: она сама не была уверена, что делает, пока не сделала это. Бессонница преследовала ее уже несколько недель, но прошлой ночью Ева уснула, как только закрыла глаза. Проснувшись около двух часов ночи, она почувствовала себя совершенно отдохнувшей. Она пошла на кухню и заварила себе ромашковый чай. На столе стояла корзина с чистым бельем, ожидающим, чтобы его сложили и рассортировали. Легинсы в горошек. Непарные носки. Рабочая одежда Шэя, объемная и тяжелая: ее руки ощутили грубую ткань. Ева отложила его вещи в сторону и сложила аккуратную стопку из своих. В сарае она нашла сумку для ручной клади: после зимы та пахла затхлостью, но, когда стопка сложенной одежды идеально поместилась, Ева поняла, что так и должно быть. Она застегнула сумку и положила ее обратно в сарай. Ночь была холодной, а дорожка мокрой, когда она на цыпочках вернулась внутрь. Существует ли слово, обозначающее знание о том, что в доме есть люди, независимо от того, видно и слышно их или нет? Она ощущала, что ее дети спят за закрытыми дверями, чувствовала гул от храпа Шэя. Она скользнула под одеяло так осторожно, как только могла, но Шэй все равно повернулся к ней. Он всегда поворачивался к ней. Она молилась, чтобы он не проснулся: что бы она сказала, как бы объяснила свой холод и мокрые ноги?

Теперь сумка находилась в багажнике «Фиата», направлявшегося по автостраде в сторону Харвуд-хауса. Прошел почти год со дня рождения Фрэнка. На прошлой неделе Ева наткнулась в газете на объявление во всю полосу. Харвуд-хаус и его содержимое выставлены на аукцион. Она просмотрела некрологи и обнаружила, что Давина Фицсаймонс умерла в прошлое Рождество, и, несмотря на ее истории, в некрологе не было списка членов семьи и друзей, которые любили ее и скучали по ней. Сегодня утром Ева забронировала номер в единственном в деревне отеле с завтраком. Она планировала купить что-нибудь на аукционе, чтобы отметить начало оставшейся ей жизни.

Она уходила от Шэя.

Не зная точно, когда все началось, она отстранилась от всех мелочей, которые когда-то любила в своей жизни: распорядок дня, семейные шутки, фиш-энд-чипс по пятницам, шум, похожий на крики в птичнике, когда они переговаривались за столом. Даже их коллективный беспорядок, который ей когда-то нравился. Она любила каждого из них, но больше не любила их вместе. Их брак. Их семью.

Она уходила от Шэя.

Эта мысль заставляла ее учащенно дышать. Она ходила по краю, ошалело мечась между отчаянием и восторгом. У них были хорошие времена, и это было прекрасно, но теперь они закончились. Она ни о чем не сожалела. Если бы она не была с Шэем, у нее не родились бы близнецы, она бы не встретила Лиззи и не познакомилась бы с Конором. Она любила Фрэнка и его игры для вечеринок. Любила Беатрис за ее страсть. Любила Лиззи за ее смелость, за то, что та показала ей, что легче перенести печальные и странные последствия отсутствия Фрэнка, чем жить в страхе, что он ее бросит.

Она любила Конора. И он уезжал вместе с ней.

Эта любовь казалась чем-то божественным. Она не отнеслась к этому слову легкомысленно. Любовь все время росла, наполняла своим теплом: золото сверкало вокруг этой любви, как солнечные зайчики. Когда Ева была с Конором, ее тело и разум сливались воедино. Ее цинизм исчезал. Прошлое, будущее исчезало. Она жила в моменте. Шэй заслуживал такую любовь: лучше, чем то кислое молоко, которое Ева ему предлагала. И она хотела, чтобы ее девочки знали, что такое настоящая любовь, чтобы они распознали ее, когда она встретится на их пути, и знали, как ее поймать. Только тогда они поймут, что она сейчас собирается сделать: и тогда они смогут простить ее.

В затылке у нее грохотал гром. Назревала головная боль. Порой она звучала как тихий голос, далекий крик, но Ева не могла разобрать слова. Она включила радио.