«Надо отдать справедливость и тюремно-царскому режиму, и советской тюрьме. Все годы долголетних заключений я была неприкосновенна, и мое личное достоинство в особо больных точках не задевалось никогда. Старые большевики щадили меня, принимались меры, чтобы ни тени измывательства не было мне причинено.
1937-й принес мне именно в этом отношении полную перемену, и поэтому бывали дни, когда меня обыскивали по 10 раз в один день. Чтобы избавиться от щупанья, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня и мои трусы. Чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать. От этой голодовки я чуть не умерла».
Цинга, ишиас, начинающаяся слепота – вот неполный перечень болезней, которыми страдала Мария Спиридонова. Но она держалась.
Держалась, сколько могла. И только бумаге доверяла свою неуемную боль. После того, как ее перевели в печально известный Орловский централ, в ее записях появились более трагические мотивы.
«Я всегда думаю о психологии целых тысяч людей – технических исполнителей, палачей, расстрельщиков, о тех, кто провожает на смерть осужденных, о взводе, стреляющем в полутьме ночи в связанного, обезоруженного, обезумевшего человека.
Самое страшное, что есть в тюремном заключении, – это превращение человека в вещь. Применение 25 или 10 лет изоляции в моих глазах равноценно смертной казни, причем последнюю лично для себя считаю более гуманной мерой. Проявите на этот раз гуманность и убейте сразу!»
11 сентября 1941 года «гуманность» была проявлена, и по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР Мария Спиридонова, которой исполнилось 56 лет, была расстреляна… Расстреляна, но не так, как она воображала. Не было ни «взвода», ни «полутьмы ночи», и уж, конечно, никто не связывал ей руки. Все было гораздо проще и примитивнее: ее вывезли на окраину Медведевского леса, поставили на краю заранее вырытой ямы и какой-то мужик в форме НКВД выстрелил ей в затылок. Им мог быть один из братьев Шигалевых, а если они были заняты, то кто-то из их старательных учеников.
Казалось бы, зачем Спиридонову расстреливать? В разгаре война, немцы на подходе к Москве и Ленинграду, надо рыть окопы, создавать народное ополчение, эвакуировать фабрики и заводы, но чекистам не до этого: они занимаются тем, к чему привыкли, и, вместо того, чтобы стрелять в немцев, стреляют в затылки ни в чем не повинных соотечественников.
Вторая жизнь Фейги Каплан
Трудно сказать, кому это понадобилось, но в 1922-м дело Фейги Каплан было извлечено на белый свет и началось новое расследование обстоятельств покушения на Ленина. При более детальном изучении сохранившихся документов невольно приходишь к выводу, что задачей расследования были не поиски истинных организаторов и исполнителей террористического акта, и тем более не реабилитация Фейги Каплан, а претворение в жизнь завещанного Свердловым постулата, что все это – дело рук правых эсеров. Если бы удалось это доказать, то руководителей эсеров можно было бы объявить вне закона и арестовать, а партию назвать преступной и разогнать.
Подготовительная работа по ликвидации этой партии началась еще в 1921 году. Занимался этим секретный отдел ВЧК во главе с известным в те годы мастером политического сыска Яковом Аграновым. Имея четырехклассное образование, Янкель Шмаевич (это его подлинное имя-отчество) начал с должности уполномоченного Особого отдела ВЧК и дорос до заместителя наркома внутренних дел СССР. В 1938-м, правда, был расстрелян и, что характерно, так и не реабилитирован.