Три покушения на Ленина

Агранов работал филигранно и довел дело до судебного процесса, который в течение 48 дней проходил в Колонном зале Дома Союзов. В основе обвинений представшим перед судом 34-м руководителям партии лежала брошюра некоего Семенова «Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917–1918 годы».

Григорий Семенов был типичным перебежчиком, а проще говоря, предателем, завербованным большевиками. Будучи руководителем боевой группы партии эсеров, он был арестован чекистами. Понимая, что его могут расстрелять, Семенов не стал особенно упираться, когда ему предложили, оставаясь эсером, работать на ВЧК. Письменных обязательств с него брать не стали, достаточно было его устного заявления, правда, при весьма высокопоставленных свидетелях.

– Мои политические взгляды коренным образом изменились, – сказал он. – Я пришел к признанию необходимости диктатуры пролетариата.

Правила были таковы, что кто-то должен был за него поручиться, иначе говоря, взять на поруки. И, знаете, кто это сделал? Авель Енукидзе, который в те годы был секретарем Президиума ВЦИК. По его же рекомендации через некоторое время Семенова приняли в партию большевиков: само собой разумеется, это было сделано тайно, так как новоиспеченный агент ВЧК официально оставался эсером.

Выполняя задания чекистов, Семенов частенько ездил за границу и там познакомился с набирающим силу писателем и литературоведом Виктором Шкловским. Тот вел дневник, и вот что написал о Семенове.

«Это человек небольшого роста, в гимнастерке и шароварах, но как-то в них не вложенный, со лбом довольно покатым, с очками на небольшом носу. Верхняя губа коротка. Говорит дискантом и рассудительно. Тупой и пригодный для политики человек».

Как раз в эти дни у Агранова созрела идея публичного разоблачения эсеровской партии одним из активнейших, а теперь раскаявшихся ее членов. Семенов получает задание письменно «разоблачить партию социалистов-революционеров перед лицом трудящихся, открыв темные станицы ее жизни, неизвестные ни коммунистам, ни большинству рядовых членов эсеровской партии».

В январе 1922 года рукопись была готова. Ознакомившись с ней, члены Политбюро для пущей важности решили издать ее за границей, а потом переиздать в России. Заместитель председателя ГПУ Иосиф Уншлихт (ВЧК в феврале 1922 года упразднили, переименовав в Государственное политическое управление – ГПУ) не придумал ничего лучшего, как напечатать эту брошюру в своей типографии, указав тираж и место издания в выходных данных.

В принципе, для начала процесса все было готово, но, еще раз обдумав ситуацию, Агранов решил, что одного свидетеля мало, и подключил к этому делу Лидию Коноплеву. Тот же Шкловский описывал ее как «блондинку с розовыми щеками и вологодским говором». Будучи секретарем эсеровской газеты, а потом членом боевой группы, она с 1918 года работала на ЧК. В партию большевиков, как и Семенов, она вступила тайно, а рекомендацию ей дал не кто иной, как Николай Бухарин. Через шестнадцать лет, среди других прегрешений, ему припомнят и это.

Надо ли говорить, что вся боевая работа эсеров, все их задумки и планируемые теракты были заранее известны на Лубянке, и то, что они состоялись, по меньшей мере странно. Уж не с санкции ли руководителей ВЧК они происходили? Вопрос, конечно, дикий. Но как тогда объяснить бездействие чекистов, если Семенов и Коноплева о тех или иных покушениях и взрывах сообщали заранее?! Утверждение о том, что таким образом собирался компромат на партию, чтобы впоследствии организовать судебный процесс, не выдерживает никакой критики – ведь тогда возникает вопрос о жертвах, а они были, причем в самых верхних эшелонах власти.

А что же с покушением на Ленина, которое, по словам Семенова и Коноплевой, было организовано и осуществлено ими, к этому времени лишь формально состоявшими в партии эсеров, а на самом деле правоверными чекистами? Вот как описывал эту акцию Семенов в своей брошюре.