Три покушения на Ленина

«Моя смерть представлялась мне настолько общественно ценною, и я ее так ждала, что отмена приговора и замена его вечной каторгой подействовала на меня очень плохо. Мне нехорошо. Скажу более – мне тяжко! Я так ненавижу самодержавие, что не хочу от него никаких милостей».

То, о чем мечтала Мария при царе, произошло гораздо позже, когда к власти пришли большевики. Пытаясь пробудить в Ленине совершенно не свойственные ему чувства сострадания, любомудрия и добросердечности, убеждая действовать «не по царскому шаблону» – хотя сама-то осталась жива именно из-за «царского шаблона», – она так и не поняла, зачем надо было убивать, а потом сжигать Фейгу Каплан. Несколько позже ей все объяснят, посадив сначала в «психушку», а потом – в печально известную Внутреннюю тюрьму НКВД.

Эта тюрьма, которую в быту называли «нутрянкой», заслуживает того, чтобы рассказать о ней чуть подробнее. Назвали ее так потому, что она была расположена во внутреннем дворе дома № 2 на Лубянской площади. Когда-то два первых этажа этого дома были гостиницей страхового общества «Россия», после революции надстроили еще четыре, а на крыше соорудили шесть прогулочных двориков. В тюрьме было 118 камер на 350 мест. Камеры были и одиночные, и общие – на 6–8 человек. В тюрьме была своя кухня, душевая, а вот комнаты свиданий не было.

Сохранилась инструкция Особого отдела ВЧК по управлению Внутренней (тогда ее называли секретной) тюрьмой.

«Внутренняя (секретная) тюрьма имеет своим назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время, пока ведется по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо путем сноситься с волей, бежать и т. п.».

Режим «нутрянки» был очень строгим. Не разрешалась переписка с родственниками, не давали свежих газет, не принимали передач, иначе говоря, в самом прямом смысле слова отрезали от внешнего мира. По именам подследственных не называли: каждому присваивался порядковый номер, и под этим номером он уходил в небытие.

В сохранившемся журнале регистрации заключенных, кроме всякого рода установочных данных, против фамилии и номера узника обязательно стоит дата убытия из тюрьмы. Куда? Как правило, в Бутырку или Лефортово. В это есть своя хитрость или, если хотите, тонкость: по окончании следствия арестованный поступал в ведение судебных органов, а они к Внутренней тюрьме не имели никакого отношения. Поэтому допрашивали арестантов в «нутрянке», а перед судом держали в Лефортове или Бутырке.

После вынесения приговора и приведения его в исполнение возникала проблема захоронения трупа. Сперва, когда расстрелы были не столь массовыми, расстрелянных хоронили на Ваганьковском, Рогожском, Калитниковском и некоторых других кладбищах. После строительства Донского крематория трупы стали сжигать. Но когда конвейер смерти заработал на полную мощность, крематорий не поспевал, кладбищ стало не хватать, и тогда родилась идея создать так называемые «зоны», расположенные на принадлежащих НКВД землях в поселке Бутово и совхозе «Коммунарка»: самые массовые захоронения находятся именно там.

Что касается Марии Спиридоновой, то, прошедшая все круги ада в царские времена, в 1937-м она писала из одиночной камеры «нутрянки»: