Три покушения на Ленина

Ленин и Зиновьев предпочли скрыться и отсидеться в шалаше, а Каменев публично заявил, что ничего не боится, виновным себя ни в чем не считает и добровольно отдался в руки властей. Его тут же водворили в печально известные «Кресты», но, продержав чуть меньше месяца, за отсутствием оснований для обвинения, вынуждены были отпустить. На свободу Каменев вышел героем! Еще бы – он не стал прятаться, переодеваться и гримироваться, а вышел на открытый бой и доказал, что большевики не враги России, что они борются за интересы трудового народа, за прекращение войны и за достойный мир. Кое у кого это вызвало приступ ревности, но приближался октябрь, надо было готовиться к вооруженному восстанию, поэтому сведение счетов пришлось отложить на потом.

А вскоре между Лениным и Каменевым пробежала еще одна кошка, на этот раз такая здоровенная, что дело чуть не дошло до полного разрыва. Самое обидное для вождя было то, что рядом с Каменевым оказался Зиновьев, человек, которому он верил и искренне любил. Одно дело голосовать против решения ЦК о вооруженном восстании на закрытом совещании – это еще можно понять, как-никак все считают себя демократами. И совсем другое – выступить в печати и разгласить секретное решение, тем самым позволив контрреволюции подготовиться к активному сопротивлению.

Революция все же состоялась, большевики пришли к власти и на волне эйфории о предательстве Каменева и Зиновьева забыли. Льва Борисовича, хоть и ненадолго, сделали председателем ВЦИК, а Зиновьева назначили руководителем Петроградского Совета. На этом посту он был до 1926 года, и таких за это время наломал дров, что в народе его стали называть «Кровавым Гришкой». Достаточно сказать, что после убийства Моисея Урицкого он стал одним из главных организаторов «Красного террора». Это по его инициативе были созданы печально известные «тройки», самостоятельно принимавшие решение о расстреле. Полетели тысячи голов, а десятки тысяч лучших представителей петроградской интеллигенции сослали на Север! Но этого Зиновьеву показалось мало, и он выступил с инициативой «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице». Теперь, когда улицы Петрограда в самом прямом смысле слова умылись кровью, правая рука Ленина, как когда-то его называли, почувствовал себя не Тевье-молочником, а неистовым Робеспьером.

Как показало время, это был «Робеспьер» с заячьей душой. Как же он перепугался и как запаниковал, когда на Петроград началось наступление белых!

– Затопить корабли! Эвакуировать партийные и советские учреждения! Вывезти заводское оборудование! – надрывался он.

К счастью, присланные с Восточного фронта дивизии наступление белых остановили.

В еще большую панику он впал, когда в 1921 году подняли восстание кронштадтские матросы. Он чуть было не сбежал из Смольного, оставив город матросской братве, но подоспел Тухачевский, который жестоко подавил восстание, залив Кронштадт реками матросской крови.

Была у Зиновьева еще одна синекура: с 1919 по 1926 года он занимал пост председателя Исполкома Коминтерна. Почувствовав себя деятелем международного масштаба, «наибольший демагог среди большевиков» сделал все от него зависящее, чтобы рассорить коммунистов с социал-демократами Западной Европы, которых он называл не иначе, как социал-фашистами.

В 1921-м Григорий Зиновьев достиг пика своей карьеры, став членом Политбюро ЦК. У Ленина в это время были проблемы то с профсоюзами, то с меньшевиками, то с эсерами, которые далеко не во всем были согласны с вождем революции. Чтобы поставить их на место и дать достойную отповедь, Ильич неоднократно прибегал к помощи «оратора исключительной силы», поручая ему выступать с политическими докладами на ХII и ХIII съездах партии.

Мало кто знал, что у члена Политбюро еще с юных лет была страстишка, которую он до поры до времени тщательно скрывал, а теперь наконец дал ей волю. В Петрограде об этом говорили кто с понимающей улыбкой, кто с нескрываемым презрением, а кто в открытую называл его, по аналогии с Григорием Распутиным, «Гришкой вторым». Сохранилось свидетельство одной из сотрудниц Коминтерна, которая не постеснялась письменно высказать свое мнение о Зиновьеве.

«Личность Зиновьева особого уважения не вызвала, люди из ближайшего окружения его не любили. Он был честолюбив, хитер, с людьми груб и неотесан. Это был легкомысленный женолюб, он был уверен, что неотразим. К подчиненным был излишне требователен, с начальством – подхалим. Ленин Зиновьеву покровительствовал, но после его смерти, когда Сталин стал пробиваться к власти, карьера Зиновьева стала рушиться».