Три покушения на Ленина

Единственное, что оставалось наиболее решительным депутатам, – убить Урицкого. В ту же ночь они организовали покушение на виновника всех их бед. Все было сделано в соответствии с лучшими традициями эсеровских терактов. Исполнитель поджидал Урицкого у входа в Таврический дворец и, когда тот шагнул к машине, открыл огонь. Увы, но, как оказалось, стрелком он был неважным – ни разу не попал, стреляя с пяти шагов.

А потом Моисей Соломонович чуть было не нажил себе смертельного врага в лице… Ленина. Дело в том, что Урицкий был категорическим противником заключения «похабного» Брест-Литовского мира. Он даже подал в отставку и, недобро поглядывая в сторону ленинского кабинета, так, чтобы его все слышали, говорил:

– Неужели не лучше умереть с честью?

Если же учесть, что еще большим противником заключения этого мира был Троцкий, которого Моисей Соломонович считал своим другом, учителем и покровителем, то становится ясно, почему Урицкий, рискуя всем на свете, говорил в коридорах Смольного:

– Вот пришла великая революция, и чувствуется, что как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого.

Когда же большинство членов ЦК проголосовало за предложение Ленина о заключении мира с Германией, Урицкий покаянно склонил голову, сказал, что «партийная дисциплина прежде всего», и вернулся в свой кабинет. Сделал он это, прямо скажем, вовремя. Дело в том, что во второй половине января немцы прервали перемирие и начали наступление на Петроград. Большевики запаниковали! Они понимали, что если немцы возьмут Петроград и дадут волю народу, в городе не останется ни одного фонаря, на котором бы не висело по большевику.

Надо было бежать! Но куда? Есть ли в России город, который бы понял, принял и приютил ленинское правительство? Решили, что таким городом, а стало быть, новой большевистской столицей, может стать Москва. В конце февраля этот вопрос подняли на заседании Совета народных комиссаров. Обсуждение было таким бурным, что многие опять грозили подать в отставку.

– Это дезертирство! – кричали одни.

– Рабочие нас не поймут! – продолжали другие.

– Петроград – колыбель революции. Бежать из него, как с тонущего корабля, это – несмываемый позор!

– А Смольный?! Это же символ, это синоним советской власти. Как можно его оставить на милость исконного врага России?!

И тогда слово взял основательно рассердившийся Ленин.

– Можно ли такими сентиментальными пустяками загораживать вопрос о судьбе революции? – гневно вопрошал он. – Если немцы одним скачком возьмут Питер и нас в нем, то революция погибла. Если правительство – в Москве, то падение Петрограда будет только частным тяжелым ударом. Как же вы этого не видите, не понимаете? Более того, оставаясь при нынешних условиях в Петрограде, мы увеличиваем военную опасность к захвату Петрограда. Если же правительство – в Москве, искушение захватить Петроград должно чрезвычайно уменьшиться: велика ли корысть оккупировать голодный революционный город, если эта оккупация не решает судьбы революции и мира? Что вы калякаете о символическом значении Смольного! Смольный – потому Смольный, что мы в Смольном. А будем в Кремле, и вся наша символика перейдет к Кремлю.

Эти аргументы возымели свое действие, и решение о переезде в Москву было принято. Трудно сказать, было ли это своеобразной местью со стороны Ленина, который, конечно же, знал о фрондерстве Урицкого, но в Москву он его решил не брать. В последний момент он, правда, подсластил пилюлю, прилюдно сказав остающимся в Петрограде сторонникам:

– Вам будет очень трудно. Но в городе остается Урицкий.

А чтобы для наведения порядка и устрашения врагов в руках Урицкого был надежный инструмент, его назначили председателем Петроградской ЧК. Переехав в печально известное здание на Гороховой улице, Урицкий превратил его в самую настоящую Голгофу для тысяч и тысяч жителей Петрограда.

Самое странное, находились люди, которые упрекали Урицкого в мягкотелости.

– Ничуть я не мягкотелый, – гневно возражал он. – Если не будет другого выхода, я собственной рукой перестреляю всех контрреволюционеров и буду совершенно спокоен.

Но так как его власть распространялась только на петроградцев, а Моисею Соломоновичу этого показалось мало, он добился утверждения себя в должности народного комиссара внутренних дел Северной коммуны. Теперь от благорасположения Урицкого зависела жизнь людей, проживающих в Петроградской, Новгородской, Псковской, Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Северодвинской и Череповецкой областях, которые в те годы назывались губерниями.

«ЭПИЗОД № 4»

Одной из самых подлых акций, организованных Урицким, была высылка из Петрограда, а затем и арест четверых великих князей. 26 марта 1918 года Моисей Урицкий вкупе с Григорием Зиновьевым подписали специальный декрет, который в тот же день опубликовали в «Красной газете».