Читаем Три покушения на Ленина полностью

Забегая вперед, скажу, что зловещее предсказание Урицкого сбылось, правда, сам он насладиться этим зрелищем не смог. 9 января 1919 года Президиум ВЧК утвердил вынесенный ранее приговор к высшей мере наказания «членов бывшей императорской Романовской своры». Узнав об этом, забеспокоилась Академия наук, небывалую активность проявил Максим Горький. Они обратились в Совнарком и лично к Ленину с просьбой освободить хотя бы Николая Михайловича, приводя доводы о том, что он всегда был в оппозиции к императору и во всем мире известен как ученый-историк. 16 января состоялось заседание Совнаркома, на котором рассматривалось это ходатайство. Резолюция была запротоколирована и звучала пещерно просто: «Революции историки не нужны!»

А дальше все шло по хорошо отработанному сценарию. 24 января 1919 года, среди ночи, люди в кожанках явились в камеру, приказали великим князьям раздеться догола и вывели их на январский мороз. Тут же загремели выстрелы. Первым в уже заполненный трупами ров упал Бимбо. За ним – Гоги. Потом – Павел. А вот последние слова Дмитрия Константиновича кто-то услышал, и даже записал, во всяком случае я разыскал их в одной из старых книг.

– Прости их, господи, ибо не ведают, что творят, – сказал он, близоруко щурясь и пытаясь разглядеть лица палачей.

И ту же получил русскую пулю от русского, а может быть, и не русского человека, но совершенно точно – от представителя трудового народа. Получил только за то, что носил ненавистную большевикам фамилию – Романов.


Что касается «ничуть не мягкотелого» Урицкого, то он продолжал проливать реки крови. Дошло до того, что 18 августа 1918 года по его инициативе петроградские власти приняли чудовищное постановление, в котором были такие слова:

«Враги народа бросают вызов революции, убивают наших братьев, сеют измену и тем самым вынуждают коммуну к самообороне. Совет комиссаров заявляет: за контрреволюционную агитацию, за призыв красноармейцев не подчиняться распоряжениям советской власти, за тайную или явную поддержку того или иного иностранного правительства, за шпионство, взяточничество, за спекуляцию, за грабежи и налеты, за погромы, за саботаж и т. п. преступления виновные подлежат немедленному расстрелу. О каждом случае расстрела публикуется в газетах».

Как же тогда выросли объемы и тиражи газет! Каждое утро петроградцы дрожащими руками раскрывали ставшую непомерно толстой «Красную газету», которая имела эксклюзивное право на публикацию расстрельных списков, и искали фамилии своих родственников и друзей. Другие большевистские газеты эти списки перепечатывали, и те, кто не успели купить «Красную газету», брали их нарасхват.

Но как ни хитер был Моисей Урицкий, как ни надежно охранял его щит из заложников, нашелся в Петрограде человек, который ради устранения большевистского монстра пошел на верную смерть. Одни считают его бывшим юнкером Михайловского военного училища, большая часть офицеров-преподавателей которого был расстреляна по приказу Урицкого, другие – студентом Леонидом Канегиссером.

Кем бы он ни был, но в отличие от профессиональных заговорщиков, Канегиссер стрелять умел. 30 августа 1918 года он подкараулил Урицкого на Дворцовой площади и в подъезде Комиссариата внутренних дел всадил ему несколько пуль в затылок.

Через полчаса о гибели Урицкого доложили Ленину. Он тут же снял трубку и приказал Дзержинскому выехать в Петроград и лично провести расследование. До Петрограда Дзержинский доехал, но тут же повернул назад: пришло сообщение о покушении на Ленина. Он даже не участвовал в похоронах Урицкого, которого со всеми почестями предали земле на Марсовом поле.

Кто стрелял в Ленина?

Этот вопрос возник сразу же после публикации воззвания, которое подписал председатель ВЦИК Яков Свердлов. Называлось оно «Всем советам рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем!»

«Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина. По выходе с митинга тов. Ленин был ранен. Двое стрелявших задержаны. Их личности выясняются. Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы наймитов англичан и французов».

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская смута 1917 - 1922

Атаманщина
Атаманщина

Что такое атаманщина? Почему в бывшей Российской империи в ходе гражданской войны 1917–1922 годов возникли десятки и сотни атаманов, не подчинявшихся никаким властям, а творившим собственную власть, опираясь на вооруженное насилие? Как атаманщина воспринималась основными противоборствующими сторонами, красными и белыми и как они с ней боролись? Известный историк и писатель Борис Соколов попытается ответить на эти и другие вопросы на примере биографий некоторых наиболее известных атаманов – «красных атаманов» Бориса Думенко и Филиппа Миронова, «белых» атаманов Григория Семенова и барона Романа Унгерна и «зеленых» атаманов Нестора Махно и Даниила Зеленого. Все атаманы опирались на крестьянско-казацкие массы, не желавшие воевать далеко от своих хат и огородов. Поэтому все атаманы действовали, как правило, в определенной местности, откуда черпали свои основные силы. Но, в то же время, в локальной ограниченности была и их слабость, которая в конечном счете и обернулось их поражением в борьбе с Красной Армией.

Борис Вадимович Соколов

История

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее