Три повести

Смыр удивленно пожимает плечами.

Ах да! Верно, говорила, что поеду родных проведать.

— Как вы думаете, Вера Коблуховна, отпустят нас? Мы же сами предложили оклеить классы обоями.

Смыр не сомневается, что меня отпустят. Во всяком случае, меня! Надо же родных навестить. Кто имеет право задерживать?

— Дело не в праве, — отвечаю. — Мы же сами вызвались.

— А вам надо ехать или не надо?

— Я и сама не знаю, — говорю. — Может, приедет мама…

— О, это другое дело, — говорит Смыр. — Тогда можно и не ехать.

Я внимательно присматриваюсь к ней. Догадывается она о чем-нибудь? Должно быть, да. Она все понимает. В ее зрачках вспыхивают лукавые огоньки. Она со значением сжимает мне руку повыше локтя и ничегошеньки не говорит. Ну, и я молчу.

Мы прогуливаемся по школьному двору перед началом уроков. Собираются ученики. Оживает каштановый дом после ночного покоя.

Вот прошел степенным шагом Георгий Эрастович. Он словно с ношей. Тяжело идет.

Промчался физкультурник, бодро кивнув нам. Учитель по труду пронес какой-то мешок с инструментами.

С каждой минутой двор шумит все громче. Младшеклассники затевают игры с невероятными прыжками. Они словно козлы: их любимые места на изгороди, на столбах, подпирающих кровлю над верандой, на турнике и на кольцах. Им не терпится как можно скорее растратить накопленную энергию.

Смыр прижимается ко мне. Облегченно вздыхает:

— Что было бы, если бы не эта наша школа? Посмотрите, Наташа, как все живет, как все кипит! Без этого каштанового дома здесь было бы тихо, как сто, как двести и триста лет тому назад…

Вот пробил колокол. Какой-то ученик старается изо всей мочи: «Дон, дои, дон!..»

Начинается новый день…

Где же Кирилл Тамшугович? Опаздывает или уже сидит в учительской на обычном месте? Если долго не вижу его, становится грустно. Мне хочется знать: где он, что делает? Если он в школе, мне веселее, с удовольствием работается… А если нет…

Я иду к крыльцу, а сама глазею во все стороны: откуда покажется Кирилл Тамшугович?

Лунная ночь. Большая округлая луна.

Встаю, набрасываю поверх платья прорезиненный плащ, ибо прохладно и влажно. Осторожно открываю дверь. А на крыльце — моя старуха. К сожалению, я обнаружена.

— Наташа, Наташа, — шепчет старуха. Она указывает рукой на кусты фундука. — Там. Там.

Я делаю вид, что не понимаю ее. Стараюсь казаться равнодушной, а старуха свое:

— Там. Там.

Я машу рукой: дескать, ничего не вижу. А старуха говорит:

— Он там. Твоя ждет.

— Кто?

— Директор. Моя видит. Мой глаз как иголка. Все видит. Скорей.

Она поцеловала меня в щеку, как сообщница. Что делать? Не отпираться же, когда и так все ясно. Я сказала старухе какие-то теплые слова и побежала к ореховой рощице.

Молочный луч падал прямо на Кирилла Тамшуговича. Он улыбался, и глаза его отражали поток молочного света.

И тут же, как нарочно, это «Айрума! Айрума!».

Шанаф продолжал битву с медведями. Но ведь кукуруза уже убрана. Чего надо зверям от Шанафа?

— Это удивительно! — говорил Кирилл Тамшугович. — Шанаф воюет по инерции. Он уже не может не воевать. Он привык.

— Айрума! Айрума! Айрума!

Бог с ним, с Шанафом. Мы забываем о нем ровно через минуту. Мы остаемся совсем наедине — без старухи, без Шанафа. Только луна вверху — традиционная свидетельница свиданий во все времена и эпохи.

Мы беремся за руки и гуляем по росной траве. Мы забираемся в густую чащу дубов и вступаем в сообщество призраков, неотъемлемую принадлежность любого густого бора.

Но мы не боимся. Нас не пугают причудливые, изогнутые стволы и ветви. Нас двое, и мы любим друг друга.

— Помнишь первую встречу? — говорил Кирилл.

— Ты мне показался суровым. Ты был небрит. Неприветлив.

— А ты понравилась мне с первого же взгляда.

— Неправда.

— Какой смысл говорить неправду?

Он целует меня в шею, как бы подтверждая, что теперь уже лгать ни к чему.

— Знаешь, Наташа, мне еще не верится. Поэтому хочется сказать кое-что. Деловое. Не очень лирическое.

Я закрываю ему рот ладонью. Ничего делового я не желаю слышать. Не такая ночь, чтобы вмешивались дела. Я хочу опираться на волосатую руку, хочу прижиматься щекой к его щетинистой щеке. Хочу бездумно болтать, слушать ночные голоса леса. К черту дела!..

— Ты женщина с головы до ног, — говорит он, смеясь. — А мне, мужчине, положено думать.

— Что же ты надумал?

Он обхватывает мои плечи, заглядывает мне в самые зрачки и целует в губы. Целует раз. Другой. Третий. У меня кружится голова.

— А теперь я все-таки задам деловой вопрос. Что нам делать?

— Дай вздохнуть… Что делать? О чем ты?..

— Может, съездим в Ростов?

— Это зачем?

— Как зачем? Там же твои родители. Надо же мне познакомиться с ними. Вернее, им со мной.

Мы споткнулись о какой-то пенек и чуть не растянулись.

— Айрума! Айрума! — доносится сверху.

Мы выходим на тропинку, сверкающую, точно серебряная нить. Здесь идти безопаснее: ни пней, ни стволов.

— Что же ты молчишь? — спрашивает Кирилл.