Три повести

Большую помощь оказывали нам депутаты сельского Совета. Подбросили дров, и не только школе, но и учителям. Это была трогательная забота. Председатель Совета объяснял ее так: село завершило, притом успешно, все полевые работы, и теперь не стоило большого труда помочь школе и учителям.

Я предложила оклеить стены обоями. Мне стали доказывать, что в местном сыром климате обои не годятся. Однако я настояла, а Георгий Эрастович и Кирилл Тамшугович поддержали меня. Было решено провести оклейку стен силами учеников в дни зимних каникул.

Я уговорила свою старуху разрешить оклеить и мою комнату. Она согласилась без особого энтузиазма, но, когда увидела обои, просияла. Ее пленили золотистые розы на бледно-салатовом фоне. Я же скрепя сердце купила их у Романа, ибо что-нибудь попроще, посовременнее нельзя было достать «в системе Абхазского общества потребительских союзов». Засучив рукава взялась я за работу, и в течение одного воскресного дня моя комнатка приобрела вид будуара в стиле восемнадцатого века. Как бы там ни было, стало в комнате теплее.

Дни сильно уменьшились. В восемь вечера уже темно. Ночи длинные, темные, шакалы воют надрывнее, подступают к самому плетню, таскают кур, цыплят, индюшек.

Занятия идут нормально. В седьмом руководительницей являюсь я. В общем, это неплохой класс. Возни не так уж много. Но иногда ученики ставят меня в неловкое положение. Вот один такой пример.

После урока подходят ко мне девочки и спрашивают, что такое любовь. Я ответила так: любовь — хорошее чувство, это чувство большой дружбы. А как же еще объяснить? Девочки вроде бы удовлетворились моим ответом.

Но на следующий день подымается одна из них и задает вопрос:

— Наталья Андреевна, женщина без любви может жить?

А сама едва сдерживает смех.

— А как думаешь ты?

— Не может! — отрезает она.

— Почему?

— Женщина — существо нежное. Она без любви умирает.

Класс дружно захохотал. Попыталась навести порядок, но ничего не вышло. В общем, потеряли мы не менее двадцати минут.

— Ну что, успокоились? — сказала я. — А теперь отвечай: почему же все-таки женщина без любви умирает?

Ученица пролепетала:

— Потому что любовь не дружба. От дружбы не умирают, а от любви — да.

Словом, хлебнула я с этими девчонками горя. Трудно с ними: вроде бы не взрослые, но желают понимать не меньше взрослых…

Другой случай более неприятного свойства. С некоторых пор я стала замечать, что одна из учениц, отличавшаяся любознательностью и живым умом, понемногу теряет интерес к занятиям. Пишет работы все хуже и хуже. Готовит уроки плохо. Отвечает рассеянно. Она красивая: высокая, стройная, с симпатичным личиком, глаза — что черная смородина. Старше своих подружек — ей пятнадцать лет.

Я несколько раз вызывала ее для беседы с глазу на глаз. Однако все безуспешно: добиться перелома не удалось. Не удалось даже выяснить, в чем причина, а причина, несомненно, имелась. Тогда я приступила к ее подругам. И вот одна из них заявляет:

— Разве не замечаете? Она влюблена.

— Кто? — спрашиваю.

— Нина.

— Как так влюблена?

— Есть один человек. Он в Гудауте работает.

— Молодой?

— Нет, старый. Ему двадцать пять лет.

С трудом удерживаюсь от смеха. Беру платок и делаю вид, что сморкаюсь.

— Так, значит, старый?

— Старый.

— Во-первых, не время заниматься такими глупостями.

Девочка соглашается со мной.

— Во-вторых, учиться надо.

Девочка убежденно говорит: она не может больше учиться. Она заболеет.

Ну, что делать с этими противными девчонками?

Иду я как-то по дороге. И не заметила, как нагнала меня машина. Слышу, что-то громыхнуло рядом, и окутали меня клубы пыли.

— Здравствуйте! Привет!

Из кабины выглядывает Омеркедж-ипа, скалит в улыбке зубы. Протягиваю ему руку. Он больно пожимает ее своими ручищами.

— Как живете?

— Хорошо живу. А вы?

— Мое дело — баранку крутить. Это я умею. Значит, морской порядок!.. Дети у вас в печенках сидят или еще их терпите?

— Зачем же, вполне терплю.

— Замуж не вышли?

— Что вы!

— А что? — Омеркедж-ипа закуривает папиросу. — Разве такая, как вы, останется без мужа? Да еще где?! В Дубовой Роще! Разве здесь перемерли мужчины? Скажите, перемерли?

Я смеюсь:

— Нет еще.

— А может быть, ослепли?

— Тоже нет.

— Что же с ними случилось? Такая красавица, а ходит незамужняя. Вы Наташа, да?.. Слушайте, Наташа. Эта Дубовая Роща удивительная. Не сама по себе. А люди. Они очень странные. Одно говорят, другое делают. Вы, наверно, крепко засели в сердце какого-нибудь джигита. Он молчит, ничего не говорит, а потом — фьюй! Украдет!..

Я смеюсь:

— А зачем красть? Сама пойду. Если, конечно, понравится.

Он восхищенно посмотрел на меня.

— Правильно! Вы, Наташа, молодец! Хотите, подвезу?

— Спасибо. Я гуляю.

Омеркедж-ипа поморщился. Точно съел барбарисовой подливки.

— Знаете, Наташа, это село не поймешь. И таким оно может показаться и этаким. Остерегайтесь жуликов. Здесь работает один. Роман его имя. В ларьке.

— Знаю его.

— Жулик! Его слово как воздух — ничего на весах не тянет. Его язык как мед, а потом как желчь. Он в каждом селе имеет жену. Там молодая, там старая, там богатая, там бедная. Большой жулик! Но богатый.