Три повести

Лидочка поставила машину на место — под платан — и направилась к нам, на ходу стаскивая с себя платье. Грешным делом, я вообразил, что она предстанет перед нами в наряде Евы. Однако опасения мои не сбылись: она загодя надела купальный костюм. А может быть, прямо в нем и спала. Пока она шагала к нам, я мучительно спрашивал себя: где я ее видел прежде? Вероятно, где-нибудь в Москве. Или в том же Киеве. Ведь неспроста сказано: мир тесен. Где же все-таки я видел ее?..

— Греетесь, мальчики? — крикнула она весело.

— Это не то слово, — сказал я. — Мы — печемся.

— Уступите и мне местечко.

Валя скорчил кислую мину. Вынужден повториться: не понимаю их отношений — то милуются, то цапаются. Неужели не устают от всего этого? Если бы могли они охватить свой жизненный путь, особенно его последний отрезок! Если бы всерьез призадумались над чертой, к которой их неумолимо несет, словно к Ниагаре! Пусть проживут по тридцати и сорока лет еще — неужели же это такой большой срок, чтобы растрачивать драгоценные минуты на глупые выходки и утомительные ссоры? Смерть! — вот о ней мы почти не пишем, а еще меньше говорим. Надо внушать каждому, особенно молодому человеку, что жизнь не беспредельна, что все мы смертны. Не надо этого бояться. У меня такое впечатление, что некоторые даже не верят в смертный час. (Вспоминается такой случай: один из партийных работников, точнее секретарь райкома, сказал еще при жизни Сталина, что с грустью думает о смерти Сталина. Этого секретаря до полусмерти мордовали на всех бюро, вплоть до бюро крайкома. Дескать, как смел подумать о смерти гения?) Лично я за то, чтобы думали о смерти, раз она неумолимо надвигается на нас. Думали о ней, так сказать, во имя жизни, во имя человечности. А не для того, чтобы сеять пессимизм. Если бы Лидочка хотя бы на секунду вообразила себя на смертном одре, я уверен, перестала бы есть поедом своего симпатичного мужа. Или перестала бы жить с ним. Я всегда за это самое: или — или… Где я ее все-таки видел?

Лидочка была, что называется, баба ядреная. В теле. С крепкими ногами, довольно длинными. Стройная шея, живот — типично женский: слегка полный, обрамленный с двух сторон в меру широкими бедрами. Но более всего поразили меня стопы — стопы римской холеной патрицианки. Я и ляпнул ей об этом…

— Только ножки? — Лидочка кокетливо повертела невысоко над песком то одной, то другой стопой, точно примеряла туфли.

— Не только, — сказал я.

— Перестань кокетничать! — пробасил Валя.

— Почему?

— Потому что у Льва Николаевича хороший вкус.

— Как это понять, Лев Николаевич? Я вам нравлюсь все-таки или нет?

— Нравитесь, Лидочка. И даже очень.

— Видишь? — обратилась она к мужу.

— Он просто изголодался, — равнодушно сказал Валя. — Ведь один же! Подумай ты!

— Почему один? — натурально изумилась Лидочка. — Лев Николаевич, а та девушка?

У нее раздувались ноздри, как в то утро. Нет, это опасная тигрица!

— Какая девушка, Лидочка?

— Самая обыкновенная.

— Бог с вами, она совсем девочка, если вы имеете в виду племянницу моей хозяйки.

— Ну и что же, что девочка?!

— Не обращайте на нее внимания, — посоветовал мне Валя. — У нее язык без костей.

Он встал, лениво потянулся и бултыхнулся в воду. Я хочу еще раз подчеркнуть, что и Валя под стать жене: высокий, стройный, здоровый.

— У вас интересный муж, Лидочка.

По-видимому, эту истину она усвоила и без моей помощи. Лидочка ткнула ногой песок и посыпала его, как лопаточкой, мне на живот. И проговорила едва слышно:

— Почему же вы не любите меня?

Я от удивления чуть не подскочил. Что она говорит? Просто не верил своим ушам. И задал преглупый вопрос:

— Что вы сказали?

— То, что слышали.

И Лидочка последовала за мужем.

Пока приходил в себя, Лидочка озорно ныряла под воду и снова появлялась на поверхности. А ее муж лежал на спине. Недвижимый. Точно пробковый.

Где же я видел ее?

Вспомнил! Наконец-то! Во сне, разумеется. В храме Афродиты. Главная жрица походила на нее, как две капли воды. Тому, кто пожелал бы обвинить меня в мистике или иррациональности, я отвечу: в храме было такое множество девушек, что не мудрено встретить наяву похожих на них женщин. Красавицы разные и хорошие — вот каковы были девственницы из диоскурийского храма Афродиты. А любопытно — жил ли в то время болван вроде меня?..

Я встал, чтобы остудить себя в светло-бирюзовой воде — такое чистое здесь, в Скурче, море. Но я не торопился. Мне хотелось дождаться момента, когда Лидочка выйдет из воды. Говорят, что шагающая вверх по берегу женщина вернее обнаруживает недостатки свой фигуры…