Читаем Три повести полностью

Три повести

Шукур расставил на столике тарелки и рюмки. Чача блеснула серебристыми струйками. Мы выпили. По одной. По другой. Запивая минеральной… Что я могу сказать? Настроение — и мое и Валино — значительно улучшилось. Суждения стали более резкими, определенными. Мы с Валей уже вовсю громили коварный женский род. Ему наверняка не поздоровилось бы, если бы Шукур не отвлек нас.

— Витольда знали? — спросил он.

— Какого? Молодого человека из Москвы? — спросил Валя.

— Он и молодой, и золотой. С семьей отдыхал здесь. Я такого хорошего друга давно не встречал. — Шукур вздохнул. — Он сегодня завел машину и газанул в Москву.

— В Москву?

— А может, и не в Москву. Его вчера вызывали в Сухуми, и по телефону с Москвой разговаривал. Наверно, плохой был разговор. Приходит Витольд и говорит: «Шукур, мой друг погорел». Погорел — это плохо! На пустяке погорел. Обэхаэс накрыл.

Валя заметил, что Витольд, несомненно, занимался кое-какими махинациями.

Шукур отверг эти подозрения:

— Махинации?! Дорогой, какие это махинации, если лишний рубль зарабатываешь?!

— Его жена торговала в Скурче чулками и комбинациями. Весь берег снабдила.

Шукур развел руками:

— Люди спасибо ей говорили! А как же? Где достанешь чулки? Почти по твердой цене. Нет, Витольд — парень на большой! Только скажу по секрету: настоящему парню сейчас очень тяжело. Со всех сторон прокуратура, суд, милиция, обэхаэс! Кто это выдержит? Вы? Я? Никто не выдержит, если золотой Витольд не выдержал! Он сказал так: еду, говорит, Шукур, в Москву. Выручу друга, и — баста! Бросаю, говорит, работу, перехожу с производства в канцелярию. На повышение пойдет!

Валя захмелел. Он грубо выругал жуликов, всяких этих витольдов…

Шукур промолчал… Ушел к себе и больше не показывался. Его сменила жена.

— Черт с ним! — пробасил Валя с зубовным скрежетом.

Нет, чача сделала из него настоящего мужчину.

Лидочка в одних трусах и бюстгальтере жарила яичницу. Сковородочка стояла на походной газовой плите.

— А мы уже обедали, — сообщил ей Валя.

— Догадываюсь. — Лидочка смерила нас обоих насмешливым взглядом. — Прикажете мне без чачи обедать?

Я тотчас повернулся на сто восемьдесят градусов и рысцой понесся к Шукуру. Было очень приятно через пять минут вручить Лидочке бутылку. Она сказала, что не привыкла пить одна. И мы с Валей расселись на земле, наподобие пашей. Перед нами белела свежая салфетка, были расставлены тарелки, к которым присоединилась и зеленая бутылочка от Шукура.

— Мы выпили капельку, — оправдывался Валя.

— Вас бы следовало за чупрыну потаскать. Как запорожцев жинки таскали.

— Ну, Лидочка, зачем такие крайние меры? — взмолился я. — С нас вполне достаточно и словесного выговора. Без занесения в учетную карточку.

Валя полез к ней целоваться. С показным видом она отталкивала его. А глаза у Лидочки блестели, как у ведьмы.

— Отстань, скаженный! — прикрикнула она на мужа. Но ведь женщину понимать надо, когда она, что называется, понарошку что-нибудь делает, а когда взаправду. Вот сию минуту это было понарошку.

Лидочка хохотала, не выпускала из рук сковородки: жарила и целовалась. Наконец мне это надоело.

— Послушайте, — сказал я, — вы не могли бы отложить свои ласки до вечера?

Валя посмотрел на меня воловьими глазами и сказал:

— Нет.

— Почему же? Я прошу объяснить. Может, мне уйти?

— Лев Николаевич, она без вас не разрешит.

Становилось любопытно.

— Правда это? — спросил я Лидочку.

Она ответила кокетливо:

— Правда.

— Слыхали, Лев Николаевич?

Ведьма выставила напоказ все свои потрясающе здоровые зубы и захохотала во все горло.

— Ладно, — сказал я, — поглядим, как долго способны вы миловаться на людях.

Яичница начинала подгорать, и это обстоятельство вынудило Лидочку бесцеремонно оттолкнуть захмелевшего мужа. Валя говорил, что Лида баба что надо, но что иногда ей вожжа попадает под хвост, и тогда ее несет бог знает куда. Он нес всякий вздор. Но она не сердилась, принимала все как должное.

— Ты дашь мне покушать? — сказала она мужу.

Тот молча поднялся и, шатаясь, направился к морю.

— Пейте, — предложила Лидочка. — Ваше здоровье!

Мы чокнулись. Она потребовала, чтобы мы смотрели друг другу в глаза, в самые зрачки. Чтобы все было без лжи, искренне. Я, признаться, не понимал, что должно быть без лжи…

— Поменьше рассуждайте, — посоветовала она.

Я вознамерился поцеловать ей руку. Она протянула ее. Мне стало весело.

— Лида, — сказал я, — вы мне очень нравитесь.

— Скажите пожалуйста!

— Я это всерьез.

— Что прикажете делать?

— Нет, ничего. Я высказал вслух свою мысль.

— Вы всем высказываете?

— Всем невозможно.

— А вашей Светлане?

— Какой Светлане?

— Браво! — воскликнула она и захлопала в ладоши. — Он уж позабыл ее! Вот так настоящий мужчина! Люблю непосредственных!