Три робких касания

– Улыбаешься! Ха. Значит, не умираешь. Галвин? – без Вельки улыбки выглядят иначе – тепло и легкость, что-то едва ли заметное, но близкое. Я веда, я чувствую. – Галвин, – легонько руку протяну, я помню куда тянуть, и его ладонь в свою поймаю. Хочу чувствовать ближе. – Бог мой! У тебя лоб горячий, как сковорода, а рука ледяная. Не мычи, я всё слышу. Холодно? Тебя морозит?

– Нет. Не знаю. Скоро разогреются, батареи в смысле.

– Почему сам не…

– Читай давай, а то усну.

– Х-хорошо. Ты только… – Что только не смейся, не перебивай? Нет-нет. Я кашлянула. Ну, зачем было вообще об этом? Разве нужны ему… стихи мои?

– Читай, – прохрипел дипломированный ренегат.

Я сгребла пальцами одеяло, сжала, глубоко вдохнула. Что читать? Что я помню? Что-нибудь короткое, что-нибудь нейтральное, без мёртвых принцев и волков, красивое… вот такое:

«Прийти туда, где нас не ждут.

Оставить туфли в маленькой прихожей.

Цветные шторы – вроде бы уют.

И блики жёлтых ламп на коже.

Прийти туда, где сентябри

Звучат протяжной стылой дробью.

Нам далеко, нам по любви…

Так полюби моё сегодня!»

Так полюби меня сегодня. Боже, нет. Я же не так сказала? А если и так, это же стихи – искусство, здесь можно, всё что хочешь, да?

– Спасибо.

– Что? За что? В смысле?

– Ты поделилась со мной.

– Да?

—Да, – Галвин усмехнулся и сжал мои пальцы. – Голос, правда, у тебя дрожал. Ты раньше не…

– Нет, ты не первый! Не надейся.

– Не выступала, я имел в виду, – закончил он усмешкой. Я покачала головой. – А кому ещё? Раз я не первый, то были и другие. Ох, Анна!

– Не смейся, – буркнула я смущенно, радуясь, что не могу видеть его глаза.

– Будто над тобой можно смеяться. Не верю! – он почти не гнусавил и не хрипел. О чудеса поэзии!

– Маме. И Матушке, и сёстрам. И князю.

– Князю? А это интересно. Что за князь?

—А ты не хочешь спать?

– Чёрт. Ты же не видишь, – кивнул, небось, или головой мотнул. – Постоянно забываю. Прости.

– Нет. Не надо помнить. Многие не знают. То есть, видят, наверно, но…

– Но ты их ловко проводишь, – его пальцы заметно потеплели.

– Я просто хочу, как все.

Что в это плохого? Так легче жить, когда ты свой, пусть я и притворяюсь.

– Знаю. Знаю. Я тоже теперь хочу быть как они, в смысле, чтобы они меня таким видели. Или не видели. Не знаю.

Боже, сколько в нём боли!

– Галвин! Мне… мне… Я хочу…

Он же не примет мою помощь. Индюк.

– Расскажи про князя, – излишне бодро попросил простуженный индюк.