Три с половиной ступеньки

Скорая приехала очень быстро. Врач, выслушав Ларису, даже не стала ее осматривать, а сказала, что нужно срочно ехать в больницу. Николай засобирался ехать вместе с Ларисой, но врач отговорила, сказав, что его уже никуда не пустят, а смысла ехать до больницы и потом обратно, она не видит. Сказала, что у жены прямая угроза выкидыша и на месте уже врачи будут решать, что с ней делать. Николай помог Ларисе, доведя ее до автомобиля скорой, и, пока шли, просил не волноваться и не паниковать раньше времени. Он всем видом старался показать, что ничего страшного не произошло, и он уверен в том, что все будет хорошо. Просил, чтобы утром ему позвонили на вахту, он будет ждать звонка между восемью и девятью. Лариса легла на автомобильную кушетку, он поцеловал жену и выскочил из машины.

И тут его холодная напыщенность исчезла в одно мгновение. Руки затряслись, словно после нервного перенапряжения, ему стало зябко и неуютно на сердце. Черные мысли полезли в голову и овладели его состоянием. Он медленно поплелся к себе, когда машина, как спринтер, рванула с места. Настроение было таковым, что он не понимал, какие шаги ему сейчас предпринять и что делать. Когда вошел в свой бокс, из своей комнаты выглянула соседка Оля и поинтересовалась о случившемся. Николай только развел руками и сказал, что пока ничего не ясно. По-видимому, вид у Николая был такой, что она принялась его успокаивать и обнадеживать, но Николай молча выслушал, и, коротко сказав, что тоже надеется на лучшее, дал понять, что не настроен на разговор, и ушел в свою комнату.

Это было шоком. Он лег в постель, но так заснуть и не смог. Как только его сознание покидало его и казалось, что он отключался от действительности, неожиданный импульс вновь выводил его из состояния сна и возвращал в гнетущую атмосферу бытия. Ничего подобного он не испытывал, даже когда Лариса сообщила о том, что ее кладут на сохранение. То ли от отдаленности, то ли от неосознанности, но тогда это не ощущалось так болезненно и трагично. Теперь же, когда их разговоры вертелись вокруг того, что совсем скоро их будет трое, все перевернулось в его сознании. Николай уже свыкся с мыслью, что он обязательно станет отцом и по-другому быть не должно. И вот теперь он может лишиться этого. А когда он думал о Ларисе, то ему вообще становилось горько, потому что он видел со стороны, как она ждала этого малыша и жила мыслями о нем.

Утро воскресенья началось совсем безрадостно. Ни вахтерши, ни комендантши на работе не было. Комнатка с телефоном была заперта, и Николаю пришлось бежать к телефонной будке и отыскивать Ларису через справочную. Одно было радостным: ее положили в больницу недалеко от их общежития. Пешком нужно было идти не более двадцати минут. Забежав в овощной магазин, он отправился к ней.

Когда Николай поднимался по лестнице больницы, ему стало не по себе от специфического больничного запаха, от зеленого цвета стен, от встречающихся беременных женщин, одетых в бесформенные заношенные халаты. Он зашел к Ларисе в палату и по ее виду сразу понял, что все плохо и безнадежно. Ее лицо было заплаканным и опухшим. Она рассказала все, что сама знала. Из ее слов выходило, что шансов сохранить ребенка почти нет. Кровавые выделения уменьшились, но боли не прекратились. Температура была чуть повышенной, но, по словам врачей, пока не критичная, поэтому врачи не предпринимают оперативного вмешательства, а следят за состоянием и дают надежду, что не все потеряно. Но Лариса твердила, что она сама чувствует, как неправильно у нее все происходит, и она не надеется на благополучный исход. Николай изо всех сил убеждал ее в обратном, давал надежду и поддержку, напомнив ей, что в первый раз все обошлось, значит, и теперь должно быть благополучно. Просил отбросить плохие мысли и стараться думать позитивно. Лариса соглашалась на словах, но Николай видел, что она в это не верит. Он пробыл возле нее около часа, и все это время она не отпускала его руку. Стискивая его ладонь, она словно искала в нем защиты, помощи, но ничего, кроме слов поддержки, он ей дать не мог. Его состояние и не позволяло внушить ей веру, так как после бессонной ночи он сам не чувствовал в себе ни физических, ни духовных сил. Попрощавшись, он на посту взял телефон и спросил, в какое время можно позвонить. Пожилая сестра сказала, что лучшее время для звонка в промежутке между пятнадцатью-семнадцатью часами. Обессиленным, с черными мыслями, он вернулся домой. Ничего не хотелось делать. Выпив чаю, он прилег и вскоре провалился в сон.