Три сестры

Ливи подчиняется, и Циби подтыкает одеяло вокруг сестры.

– Идите посмотрите на мою малютку, – со смехом зовет она девушек.

Они собираются вокруг, с улыбками глядя на девочку в белом чепчике. Ей семнадцать, но с ее худобой она похожа на ребенка.

– Где ты нашла эту шапку?

– В сумке с детской одеждой, – с гордостью отвечает Циби, не желая вновь испытать приступ печали, накативший на нее, когда она открыла эту сумку.

– Можешь достать мне такую? – спрашивает другая девушка.

– И мне? Мне тоже хотелось бы стать ребенком, – шутит еще одна.

– Посмотрю, что можно найти. Я не собиралась искать в детской одежде. – Замолчав, Циби указывает на истощенные фигуры, стоящие вокруг. – Посмотрите на нас, мы не больше детей.

Этой ночью Ливи спит хорошо, как не спала всю зиму. Каждое утро она аккуратно засовывает шапочку под матрас.

– Ты все еще здесь? Я думал, ты уже давно попала к Господу.

Циби сидит в офисе «Канады» за своим столом. Перед ней стоит офицер СС. Она помнит его со времени работы на месте сноса зданий.

– Ты попадешь к Господу прежде меня, – сквозь зубы шепчет она.

– Я с трудом узнаю тебя, – говорит он, оглядывая ее с головы до ног.

У Циби отросли волосы, которые волнами падают на плечи. Одежда на ней практически чистая, и ей кажется, она могла бы сойти за секретаршу любого офиса.

– Хочешь перейти в «Канаду» в Биркенау? Могу это устроить. – Он, несмотря на ее враждебность и браваду, смотрит на Циби почти по-доброму. – Ты выжила, хотя я не думал, что выживет кто-нибудь из первых заключенных. Просто я предлагаю тебе новую работу, чтобы не приходилось каждый день ходить из Биркенау и обратно, – говорит он и добавляет: – Не все мы чудовища.

– Неужели? Нет, спасибо. С меня хватит сортировать грязную, вонючую одежду.

– А как насчет почты? Если хочешь, могу перевести тебя туда.

Циби поднимает глаза от пишущей машинки. Интересно, он разыгрывает ее?

– Я бы хотела, – медленно произносит она. – Вы это серьезно?

Работа в Биркенау очень ей подходит. Без сестры тоскливо ходить в Освенцим одной, особенно в холодные зимние месяцы.

– Предоставь это мне, – говорит офицер СС, после чего уходит.

Ливи отправляется с донесением в медицинский блок под сильным снегопадом. Она резко останавливается, когда перед ней появляется фургон. Из фургона с парусиновым верхом вылезают двое охранников СС. Парусина на миг откидывается, и Ливи успевает заметить обнаженные тела сбившихся в кучу женщин.

Она делает шаг назад, и в это время из фургона выпрыгивает молодая женщина, оказавшись прямо перед эсэсовцами. Она поднимает руки в воздух. Кажется, она не чувствует холодного снега.

– Убейте меня сейчас, потому что я не пойду в вашу газовую камеру! – кричит она.

Ливи отступает на шаг, потом еще на шаг, чтобы не попасть под случайную пулю.

Охранники направляют винтовки на голую женщину. Один прицеливается, но другой хлопает его по руке. Ливи замечает на его лице злорадную усмешку, с которой он говорит женщине, что ей не будет дарована легкая смерть от пули. Вместо этого ей суждено умереть, как всем ее соплеменникам: медленно, мучительно, ловя ртом воздух, задыхаясь от газа. Он подходит к ней, бьет ее в живот прикладом винтовки. Женщина падает, но с трудом встает и пытается бежать, к ужасу Ливи, в ее сторону.

Но винтовка со свистом рассекает воздух и обрушивается на голову женщины. Она падает. Ее кровь окрашивает снег в розовое. Она не пытается встать, и надзиратель тащит ее за руки к фургону. Женщины затаскивают ее внутрь.

Грузовик отъезжает, и Ливи падает на колени, ее рвет. Когда кончится это безумие? Ее взгляд натыкается на кровь на снегу, и она ждет, пока снег сотрет этот новый ужас, и только тогда в состоянии сдвинуться с места. Она нащупывает маленький ножик у себя в кармане, ставший ее талисманом. Она представляет, как вонзает его в сердце эсэсовца, направившего винтовку против нагой женщины на снегу.

Потом Ливи не станет рассказывать Циби о том, что увидела в этот день. Она не рассказала ей и об Исааке, чокнутом капо. Почему-то проще не говорить об этих вещах. И в любом случае есть новенькие, которые отвлекают их внимание.

Сестры наблюдают, как эти новые заключенные повторяют вопросы, волновавшие их самих по прибытии сюда: «Зачем мы здесь? Что они с нами сделают?»

Одна из девушек называет себя Ванушкой и спрашивает, читал ли кто-нибудь из них «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. Кое-кто смеется над ней, недоумевая, как она может говорить о книге и чтении, когда они стоят у врат ада. Не смущаясь насмешками, она говорит:

– Давайте перескажу вам «Портрет Дориана Грея».

Ей удается заинтересовать своим рассказом. Затаив дыхание, а иногда хихикая, девушки узнают о чувственных и греховных перипетиях и поворотах судьбы Дориана и о его страсти к Сибил. Как любой хороший рассказчик, она заканчивает свою историю на кульминации, и девушки просят продолжить. Ванушка обещает рассказать дальше завтра.

На следующий вечер Ванушка дожидается, пока не погаснет свет. Все собираются около ее нар, и она развлекает девушек историей безумно влюбленного художника Бэзила, создавшего портрет Дориана.