Три шага к пробуждению. Практика внимательности в повседневной жизни

Потом, как я уже сказал, я стал утрачивать свои иллюзии – сначала мне не нравился Гарвард, затем Чикаго и наконец Брандейс. Постепенно я осознал, что с этими великими центрами академического образования всё хорошо. Дело было во мне! Внутренний покой и счастье, по которым я тосковал, нужно было искать в другом месте. Мне пришлось обратить взгляд на себя. Как это сделать? В первую очередь – после того, как я потратил уйму душевных сил, обвиняя «университет» в том, что он не отвечал моим заблуждениям, – я стал отходить от науки. Некоторое время я горевал и печалился, потеряв то, что когда-то было превосходным источником идентичности и безопасности.

Надеюсь, эти фрагменты моей биографии хотя бы отчасти помогут читателю понять, почему встреча с Кришнамурти так сильно на меня повлияла. Она стала тем, чего я ждал!

В: На эту «утрату иллюзий» намекал Морри Шварц?

О: Возможно. Я всегда увлекался нью-эйдж, интересовался психоделиками, медитацией, йогой и системами питания. С этого начался мой поиск – я просто чего-то искал. Вообще говоря, тогда я мало что знал.

Когда приехал Кришнамурти, страсть, которую я прежде испытывал к академическим исследованиям, пошла на спад. До этого меня очень вдохновляла преподавательская работа. Я искренне горел желанием изучать, исследовать и преподавать социальную психологию в университете. Но это пламя почти погасло – осталось лишь несколько угольков. Я так много знал о сознании – в основном о чужом. А что я знал о своём?

И вот появляется Кришнамурти. Первый день прошёл в неформальной атмосфере. Я оказался с ним в одной комнате. Морри Шварц договорился, чтобы я мог пообщаться с ним. Мы с Кришна-джи, как его называли, сели и начали беседовать. Он был прекрасно одет – как британский джентльмен. Кстати, я вспоминаю, что улыбался про себя и думал: именно об этом, должно быть, говорили два старших преподавателя-еврея, давая мне, молодому, нервному, преподавателю-новичку в Гарварде, советы: «Секрет успеха здесь в том, чтобы думать на идише, но одеваться по-британски».

К. носил изысканную одежду и обувь. Он вёл себя учтиво, тепло и очень дружелюбно. Но уже в самом начале нашей беседы я стал чувствовать себя крайне неловко. Почему? Мы просто сидели, он ничего от меня не ждал, казался расслабленным и непринуждённым. Возможно, такое чувство возникло из-за его мировой славы? Нет. Кришна-джи посмеивался над собой, над тем, что его пригласили в университет, чтобы он был на этой съёмке Человеком года. Искренне смеясь, он сказал, что мало читал и даже никогда не учился в колледже. Примерно через час мы разошлись. Я осознал, что мне было неловко, потому что он был ко мне необычайно внимателен, но при этом довольно расслаблен.

Да, некоторые люди и раньше были очень внимательны ко мне – например мать и отец. Но в этой внимательности присутствовало напряжение: «Что у этого психа на уме? Опять проблемы в школе?». Они относились ко мне с любовью, заботой, но в то же время с напряжением и беспокойством. Такое внимание без напряжения было для меня непривычно. Оно было чем-то новым. Мистер Дж. Кришнамурти преподал мне первый из многих ценных уроков.

В: В чём проявлялась его внимательность? Он сидел, подавшись вперёд, и смотрел на вас?

О: Нет-нет, в этом-то всё и дело. Он выглядел совершенно естественно.

В: Он смотрел вам в глаза? Задавал вопросы?

О: Да, но в основном он был совершенно расслаблен и, казалось, бдительно слушал. Не было похоже, что он думал: «Сейчас я буду внимателен, потому что со мной пришли побеседовать» – или что-то подобное. Он чувствовал себя комфортно, легко и расслабленно. Главное, что мне запомнилось в этой беседе, – моя неловкость. Он мне очень понравился – он был очень мягок, вёл себя крайне тепло и дружелюбно. Я рассказал, что прочитал его книгу «Подумайте об этом», она меня очень тронула, и я хотел бы по возможности участвовать в его недельной программе. Он ничего не сказал. Просто взял меня за руки, взглянул мне прямо в глаза и, как помнится, просто сказал: «Хорошо». Он не пытался убедить меня прийти; никак меня не подталкивал к этому – совсем.

Потом я помню ряд лекций, диалогов, вопросов-ответов от преподавателей и студентов, которые сняли на видео. На беседах было не очень много людей. Я присутствовал на всех выступлениях. Чем больше я слушал его, тем больше понимал, как Морри Шварц был прав. Да, я понимал далеко не всё, но вполне улавливал логику его мысли – об ограниченности мышления и познания, о важности непосредственного наблюдения и исследования; он побуждал задавать вопросы и сомневаться – чтобы вдохновить нас на изучение этого подхода к самопознанию.

Я заметил, что он напоминает мне моего отца – только гораздо более непринуждённого. Мой отец также разрешал мне сомневаться во всем. Поэтому рядом с этим изящно одетым индийским джентльменом я чувствовал себя очень свободно. Помню, меня поразила его кожа: она была молодой, почти без морщин. Это было в 1968 г.; можете посчитать, сколько ему было лет, – он умер в 1986 г.

В: Ему было около семидесяти двух или семидесяти трёх.