Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

— Десять тысяч?.. Пока?.. — Булат не мог опомниться от изумления. — Да за такие деньги можно всю тюрьму купить со всеми потрохами!.. Нет, денег я ни за что не возьму!

— Это не мои деньги, — терпеливо объяснила ему Умукусюм. — Пойми! Это деньги товарищей моего отца. Тех, кто остался на свободе. Партийные деньги. Большевистские… Теперь ты видишь, что я полностью тебе доверяю…

— Ну что ж, коли так, ладно, — ответил Булат, спрятал деньги и ушел, кинув на прощание нежный взгляд на Умукусюм.

Он явился в точно назначенное время — радостно возбужденный. Сказал, что все складывается как нельзя более удачно. Завтра в полночь смена караула. Заступает на пост подразделение, которым командует он. Что касается казаков, то они совсем разболтались: о службе не думают, знай себе только пьянствуют… Сговориться с ними будет нетрудно. Он уже разведал.

— На всех постах будут мои люди, — сказал Булат. — Лучшего случая не представится.

План побега, разработанный Булатом, был очень прост. Ровно в час ночи ворота тюрьмы, обращенные в сторону Вейнерского пивного завода, будут открыты. Одновременно откроются двери одиночки Буйнакского и общей камеры, в которой находятся остальные арестованные большевики. Ну а потом дело будет за самими заключенными. Они предупреждены. Старший деникинский офицер, назначенный в караул на эту ночь, уже получил свою мзду. С его стороны препятствий не будет.

— Но при одном условии, — сказал Булат, нервно затянувшись папиросой.

— При каком условии? Ну что же ты замолчал? Говори! — заволновались женщины.

— Условие очень простое, хотя и довольно неожиданное для меня, — хмуро сказал Булат. — Он категорически против того, чтобы побег был массовым. Согласен, чтобы бежали человека три, не больше…

— Но почему?! Ведь камера все равно будет открыта и ворота тоже? — заволновалась Умуят.

— Говорит, опасно очень. Если все убегут, большой шум будет.

— Может быть, ему еще денег дать? Мы за ценой не постоим! Пусть называет любую сумму!

— Нет, тут уж никакие деньги не помогут, — грустно покачал головой Булат. — Дело-то ведь виселицей пахнет. Деньги он любит, что и говорить. Но шкуру свою ценит дороже денег…

— Что же делать? — в отчаянии спросила Умуят.

— Выход только один, — ответил Булат. — Освободим Буйнакского и ваших двоих из общей камеры — отца Умукусюм и твоего мужа. А на большее сейчас рассчитывать не приходится…

Женщины подавленно молчали. Нелегко было им принять это условие. Ведь товарищам, которые сидели в общей камере, уже успели сообщить, что готовится общий, массовый побег! Они будут ждать, надеяться… Да и как решить, кому уходить, а кому оставаться? Булат сказал, что идет на все только ради Умукусюм, стало быть, тут даже и говорить не о чем: выйти на свободу должен ее отец — Абулав Абакаров. А вторым будет Сайд Абдулхалимов, муж Умуят.

— Вас я знаю и ради ваших готов жизнью рисковать, а ради чужих не стану! — твердо заявил он.

Делать было нечего — не отказываться же вовсе от побега!

Убедившись, что женщины готовы на его условия, Булат попрощался и ушел. Ушла и Умуят: надо было срочно сообщить эту важную новость Коркмасову и Джалалутдину.

Все было учтено и рассчитано до мелочей. У Вейнерского завода ждали два вооруженных всадника, держа наготове оседланных лошадей. Выйдя из ворот тюрьмы, заключенные должны были спуститься в Вейнерский парк, вскочить на коней и вместе с ожидавшими их товарищами скрыться в горах.

Казалось, все продумано и подготовлено так тщательно, что не должно быть ни малейших сомнений в успехе. И тем не менее настроение было тревожное. И у заключенных, готовящихся к побегу, и у тех, кто готовил побег на воле.

Умуят волновалась больше всех. Она непрерывно молилась, прося аллаха послать им удачу.

Она как раз кончала свой вечерний намаз, когда вдруг нежданно-негаданно снова явился Булат. Он старался казаться спокойным, но, когда он закуривал, руки у него дрожали.

— Не беспокойтесь, — сказал он, глядя на лица встревоженных женщин. — Все будет так, как условились. Только…

— Ну? Что же ты замолчал? Говори!

— Хочу поговорить с Умукусюм наедине.

Тату и Умуят вышли. Умукусюм, догадываясь, о чем пойдет речь, тряслась как в лихорадке.

— Ты что дрожишь? — спросил Булат.

— Сама не знаю…

— Вот какое дело, — начал Булат. — В нашем деле, как ты знаешь, замешаны разные люди. Рано или поздно они все равно проболтаются. А уж тогда мне не миновать виселицы. Но ты не волнуйся, я все равно сделаю то, что обещал. Потому что… Потому что я люблю тебя, Умукусюм…

— Верю, Булат, — смертельно побледнев от страха, сказала Умукусюм.

— Если я решусь бежать, ты поедешь со мной? — спросил Булат, испепеляя ее взглядом.

— Поеду, — не задумываясь, ответила Умукусюм. В этот решительный момент, когда все было поставлено на карту и от ее ответа зависела жизнь самых близких, самых дорогих ей людей, она не могла ответить иначе.

— Это я и хотел от тебя услышать, — сказал Булат. — Больше мне ничего не надо.

Он взял в ладонь ее маленькую смуглую руку и поцеловал.

Умукусюм чуть не сгорела со стыда: до этого ей никто никогда не целовал руку, у горцев ведь это не принято.