Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

Увидев из окна вагона вдали стены тюрьмы, в которой томится бесконечно дорогой ей человек, Тату снова вспомнила свой разговор с матерью и вновь подивилась мудрости материнского сердца. Да, наверно, мать права. Раньше она не задумывалась об этом. Но теперь, когда она узнала, что он уже давно любит ее, и так горячо, так самозабвенно… И так долго это скрывал… А теперь вдруг признался. Именно теперь, когда уже обречен. Тату чувствовала, как все сильнее разгорается в ее сердце ответное чувство к Уллубию. Видно, так уж устроено женское сердце: любовь разгорается в нем тем жарче, чем тверже уверенность любящей женщины, что она нужна любимому, необходима ему, что она для него — единственная в мире…

Тату украдкой прикоснулась к конверту, спрятанному на груди: это было письмо, которое она написала еще дома, в Темир-Хан-Шуре, и взяла с собой, чтобы передать его в тюрьму, Уллубию.

Порт-петровская тюрьма издавна считалась самым надежным местом заточения на всем Кавказе. Никому из заключенных еще не удавалось совершить побег из нее. Поэтому новый правитель Дагестана генерал Халилов и распорядился именно сюда перевести руководителей дагестанских большевиков. Он знал, что их оставшиеся на воле товарищи сделают все возможное и невозможное, чтобы вызволить арестованных. Он не забыл ни о дерзостной попытке освободить «преступников» по дороге, ни о еще более возмутительной попытке — отбить арестованных нападением на Шуру. Каждый день до него доходили слухи о волнениях в Порт-Петровске, в Дербенте и других городах: рабочие требовали немедленного освобождения арестованных.

Халилов имел по этому поводу особый разговор с командующим порт-петровской группы деникинских войск генералом Драценко. Разговор кончился тем, что генерал приказал усилить охрану тюрьмы взводом казаков, а Халилов прислал им в поддержку из Шуры так называемый шамилевский батальон под командованием полковника Гаджиева.

Казалось бы, после таких чрезвычайных мер нечего и думать о побеге. Но, с другой стороны, было совершенно ясно, что деникинское командование и правительство Дагестана не пощадят арестованных членов подпольного обкома. Им грозила верная смерть, и побег был единственным, последним их шансом на спасение.

Связь с заключенными была налажена постоянная. Посовещавшись с товарищами, Коркмасов распорядился приступить к выполнению второй, главной части задания — подготовке побега.

После долгих колебаний Умукусюм решилась наконец раскрыть перед Булатом — так, оказалось, звали офицера тюремной охраны — все свои карты. Она безумно боялась этого разговора, но опасения ее оказались напрасными: тот понял ее с полуслова. Как видно, он давно уже догадался, что рано или поздно Умукусюм заговорит с ним на эту тему.

— Булат, — робко начала она. — Я вижу, что ты любишь меня. А иначе, клянусь, ни за что не посмела бы обратиться к тебе с такой просьбой…

— Я для тебя все сделаю! Говори, не бойся! — воскликнул Булат.

— Нет, ты не зарекайся, — прервала его Умукусюм. — Дело серьезное. Но от того, согласишься ты или нет, зависит мое будущее.

— Говори!

— Твои родители живут у себя дома, и сердце твое на месте, не тоскует, не рвется на части. А мой отец — за решеткой, в тюрьме… Сам подумай, как могу я быть спокойна, зная, что он томится в неволе? А если его убьют?..

Рыдание перехватило ей горло, слезы появились на глазах.

— Умукусюм! — затрепетал Булат. — Лучше мне умереть, чем видеть, как ты плачешь!.. Ты хочешь, чтобы я устроил ему побег? Да?

Умукусюм наклонила голову.

— Он большевик, — сказала она. — Он ваш враг…

— Для меня это не имеет никакого значения! — горячо воскликнул Булат. — Я не состою ни в какой партии! Я просто военный, делаю, что прикажут. Большевики, меньшевики — для меня все едино! Хочешь, я ради тебя и сам большевиком стану! Сделаю! Клянусь! Все, что скажешь, сделаю! Погибну, но слово свое сдержу!

— Я верю тебе, Булат, — сказала Умукусюм. — Ты настоящий мужчина. Но я еще не все тебе сказала. Я хочу, чтобы ты не только отца моего освободил… Надо устроить побег Буйнакскому… Тату моя сестренка. А Буйнакский — ее жених… Понимаешь?

Булат озадаченно молчал, потом нахмурился и сказал:

— Со своими-то караульными я справлюсь, это уж моя забота. А вот казаки… Как с ними будет, даже и не знаю…

— Что же делать? — испугалась Умукусюм.

— Ничего, найдем способ и к ним подобраться… Знаю я их слабое место. За деньги они родного отца продадут. Дело, стало быть, за малым. Надо достать денег… А это не так уж трудно для человека с такими связями, как у меня…

— О деньгах не заботься, Булат, — прервала его Умукусюм. — Денег мы тебе дадим столько, сколько понадобится.

— Вы?! — удивился Булат. Но удивление его тотчас же отступило перед уязвленной мужской гордостью. — То есть как это «вы»? Неужто вы думаете, что я позволю чтобы женщины…

— Не сердись, Булат, — Умукусюм тронула его за локоть, что мгновенно его усмирило.

Она вынула из-под платка толстую пачку денег.

— Вот тебе пока десять тысяч…