Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

Он глядел в бинокль на густые цепи людей в папахах, обвитых белыми чалмами, видел рукава рубашек, засученные до локтей, и длинные полы черкесок, подвернутые и подоткнутые под пояса, чтобы легче было идти. Видел обнаженные сабли и кинжалы в руках, искаженные религиозным экстазом лица идущих в первых рядах… Он глядел на них и с каждой секундой все яснее сознавал, что эти люди даже и не помышляют о том, чтобы победить и уж тем паче воспользоваться плодами своей победы. Единственная их цель, единственная мечта — погибнуть, умереть вот здесь, на поле боя, и прямехонько отправиться в рай — обитель вечной жизни и вечного блаженства.

— Уллубий! Что будем делать? — спросил Буров.

— Стрелять нельзя, — лихорадочно соображая, ответил Уллубий. — Но и подпускать близко тоже нельзя. Они ведь ни перед чем не остановятся…

— Иван! — крикнул Буров своему ординарцу. — Скачи к пулеметчикам! Передай приказ — по первой цепи не стрелять!

И вдруг в это мгновение на левом фланге застрочил пулемет: у кого-то из пулеметчиков сдали нервы. А может быть, он решил шарахнуть очередью поверху, над головами наступавших, чтобы припугнуть их.

Еще одна очередь… Другая… Теперь уже пулеметчики, как видно, рассвирепев, строчили без промаха. Но время все-таки было упущено. А тут еще неожиданно из-за холма выскочил конный отряд. Конники с саблями наголо устремились к центру города, стремясь обойти Анджи-Арку. Впереди отряда развевалось зеленое знамя с полумесяцем и звездой — эмблема Милликомитета.

Буров вскочил на коня и помчался в сторону порта: положение складывалось такое, что, пожалуй, пора было прибегнуть к помощи артиллерии.

Уллубий решил пока не покидать наблюдательного пункта.

Он видел, как астраханцы остановили атаку конницы и перешли в наступление, видел, как Авербух со своим эскадроном обошел передние цепи нападавших и стал громить их с тыла. Пулеметные очереди косили одну цепь за другой, но за ними тут же возникали все новые и новые. И, казалось, конца-краю нет этой надвигавшейся на город лавине.

— Уллубий! Пора отходить! Здесь опасно! — сказал появившийся неведомо откуда Джалалутдин.

Они сели на коней и двинулись в сторону собора.

Бой шел уже в самом центре города. Фанатики наседали.

И тут «Ардаган» и «Каспий» дали первый залп.

«В самое время!» — подумал Уллубий. Он знал, что горцы панически боятся пушечных выстрелов. Один орудийный залп мог резко изменить все соотношение сил, тем более что командованию нападавших скорее всего была неизвестна огневая мощь прибывших из Баку кораблей.

Так и вышло.

В рядах врага началась паника. Снаряды один за другим разрывались в его тылах, не давая подтянуть артиллерию. А тут еще на площадь хлынул отряд портовиков и две роты Бакинского красноармейского отряда, для которых залп корабельных орудий был сигналом к атаке. Завязался рукопашный бой.

По прошествии получаса все было кончено.

Когда Уллубий с Джалалутдином подъехали к еврейской молельне, не раздавалось уже ни единого выстрела. Кругом было тихо, пустынно. Лишь несколько красногвардейцев растерянно стояли у стены над распростертым на земле телом товарища — то ли раненого, то ли убитого. Соскочив с коней, Уллубий и Джалалутдин подошли поближе. Бойцы расступились, и они тотчас узнали человека, лежавшего у стены. Это был Сережа Буров. Он легкая навзничь, раскинув руки. Голова была залита кровью. Над ним склонилась Ольга — она пыталась приподнять его голову и перебинтовать ее.

Уллубию достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть, что тут уже ничто не поможет.

— Оля, — тихо сказал он, положив руку ей на плечо. — Не надо. Разве ты не видишь?

Ольга подняла к нему бледное лицо с закушенной до крови губой. В глазах ее застыл немой вопрос: «Неужели?» Уллубий так же молча, без слов, одними глазами ответил ей: «Да, девочка, да. Все кончено. Ему уже не нужны никакие перевязки».

Приказав бойцам отнести тело Бурова на корабль, Уллубий и Джалалутдин, сев на коней, поехали дальше, туда, где слышался удаляющийся шум боя.

Чудовищная картина открылась их глазам, едва только они оказались за чертой города. Все поле было усеяно телами убитых. Рядом с искалеченными трупами валялись тяжелые овчинные шубы, брошенные отступающими, а также всякая рухлядь, которую они успели утащить с собой: самовары, кастрюли и прочая убогая домашняя утварь.

Отряды красноармейцев, преследуя беспорядочно бегущего противника, дошли до Атлы-Боюнского перевала. На этом наступление решено было приостановить…

А три дня спустя, 1 мая 1918 года, отряд астраханцев во главе с Уллубием и Ляховым торжественно вступил в Темир-Хан-Шуру, заняв ее без единого выстрела.

Гоцинский, отсиживавшийся во время боя в Кумторкале, и все уцелевшие офицеры бежали в горы, бросив остатки своей армии на произвол судьбы.

Первый Дагестанский кавалерийский полк в полном составе перешел на сторону большевиков. В боевом строю он вышел вместе с населением города под красными флагами встречать входящий в город красногвардейский отряд. Полковой оркестр играл «Марсельезу».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ