Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

Подошел возбужденный Захарочкин. Оказывается, его разбудили выстрелы. Спросонья он ничего не понял: думал, начался бой.

— Выхватил пистолет, бегу па палубу, — смеясь, рассказывал он. — А там вовсю лезгинку пляшут.

— И я тоже, признаться, задал храповицкого, — вторил ему комиссар отряда Вячеслав Ляхов, худощавый, бледный, с тонкими чертами лица, в офицерской гимнастерке без погон. — Дай, думаю, прилягу, отдохну. И тут меня сморило. Качка, оказывается, здорово располагает ко сну.

— Ну и вояки! — засмеялся Буров. — Все на свете проспали! Продрали глаза, когда бой уже кончился!

Они долго еще не могли успокоиться и на разные лады все обсуждали случившееся, пока не раздалась с капитанского мостика команда:

— Виден берег! Приготовиться к высадке!

Варвара Ивановна знала от Джалалутдина, что ее дочь уехала с Ревкомом па пароходе в Астрахань. Это известие так потрясло бедную женщину, что она даже слегла. А с тех пор как выздоровела, жила надеждой на скорое возвращение Буйнакского и всех, уехавших вместе с ним. И вот наконец дождалась.

Как только прогремели орудийные залпы бакинских кораблей, приветствующих прибытие астраханцев, Варвара Ивановна кинулась в порт. Слух о возвращении Петровского ревкома тем временем облетел уже весь город. Толпа народу в порту запрудила все входы и выходы. Варвара Ивановна поняла, что к причалу ей не протиснуться. Она кидалась к каждому военному с расспросами, не видел ли он среди прибывших молоденькую девушку по имени Ольга. Она уже совсем было потеряла надежду увидеть дочь, когда вдруг какой-то военный, улыбаясь, сказал ей:

— Не волнуйся, мамаша! Жива твоя дочка! Жива и здорова!

Сердце Варвары Ивановны забилось тревожно и радостно. Но солдаты все шли и шли непрерывным потоком с корабля на берег, а Ольги среди них не было. Варвара Ивановна уже вконец отчаялась, как вдруг к ней кинулся какой-то молоденький солдатик в долгополой шинели и буденовке, обнял ее, завертел, закружил.

— Сынок! Да погоди ты, сынок! Ты, видать, знаком с моей дочкой? Где же она? — растерянно повторяла Варвара Ивановна, не понимая, с какой стати незнакомый солдат обнимает и тормошит ее.

— Мама! Что с тобой? Да ведь это же я, Оля! — воскликнула девушка, хохоча и прижимаясь лицом к материнской груди.

— Ох, доченька! Да что же это я! — залилась слезами Варвара Ивановна. — Да на кого же ты похожа стала? В солдаты записалась, что ли? Ох ты, горе горькое! Только этой беды мне еще недоставало!

Ольгу и впрямь трудно было узнать.

Шинель сидела на ней мешковато, шлем тоже был великоват: волос не видно, сразу и не поймешь, что женщина. На поясе — револьвер в кожаной кобуре. Солдат, да и только.

Не успела Варвара Ивановна опомниться, как Ольгу кто-то окликнул, и она убежала, бросив на бегу:

— Мамочка, пока! Мне надо медикаменты разгружать! Как закончим, приду!

— Стой, погоди! Доченька, куда же ты? — беспомощно кричала ей вслед Варвара Ивановна. — Что же это? Только приехала и убегаешь? Небось опять на целый месяц?

— Что ты, мамочка! Не бойся! — донесся издали Олин голос. — Теперь мы уже приехали насовсем!

В тот же вечер состоялось заседание Порт-Петровского военно-революционного комитета.

— После вынужденного месячного перерыва Ревком продолжает свою работу, — сказал Уллубий, открывая заседание. — Дагестанский парод никогда не забудет, как бакинские и астраханские братья пришли нам на помощь. Приветствуем их на нашей земле!

Эти слова были встречены бурей аплодисментов. Уллубий аплодировал вместе со всеми, обернувшись к сидящему справа от него Сенявину, который замещал командира Бакинского экспедиционного отряда Ефремова. Сам Михаил Григорьевич Ефремов внезапно заболел: он метался в жару у себя, на канонерской лодке «Ардаган».

Когда же в зале стихло, Уллубий обернулся налево. Там сидели астраханцы Сергей Буров и Вячеслав Ляхов. Аплодисменты вспыхнули с повой силой.

Сенявин доложил Ревкому о том, как проходила операция по взятию Порт-Петровска. Рассказал о чрезвычайных мерах по борьбе с отдельными случаями пьянства и мародерства. Закончив на этом деловую часть своего выступления, он достал из кармана измятый, стершийся па сгибах газетный листок, развернул его и сказал:

— А сейчас, товарищи, позвольте мне выполнить поручение нашего комиссара товарища Сухорцева. Сам он занят в отряде, прийти не мог. Но просил, значит, в качестве приветствия к вам прочесть… Это стих, напечатанный в нашей газете «Бакинский рабочий». Я, товарищи, не поэт и не артист. Поэтому, ежели что не так, простите.

И, откашлявшись, он с пафосом прочел:

В дни ужаса, лжи и обмана,

В дни тяжких мучений и дум

Из диких высот Дагестана

Тревожный доносится шум…

Восстаньте ж, сыны Дагестана,

Смелей за рабочий народ!

На жадного бека и хана -

Дерзайте ж смелее, вперед!

Примкни ж к трудовому народу,

Измученный горский народ!