Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

— Почтенные аксакалы! — обратился он к ним. — Мы путники. Пришли сюда с просьбой к джамаату. Просим, помогите и вы нам тоже, и да исполнит аллах все ваши желания!

— Чем же мы можем тебе помочь, сынок? — спросил старик в чалме, пристально глядя на Уллубия, словно предчувствуя какой-то подвох.

— Присядьте, пожалуйста, почтенный кадий, — пригласил Уллубий. — Сейчас я вам все объясню.

Старики сели. Толпа, затаив дыхание, молчала.

— Джамаат! Дорогие братья! — начал Уллубий. — Все вы, наверное, слышали, что по законам новой власти земли, кутаны, фабрики, которые раньше принадлежали богачам, будут отняты у них и переданы трудовому народу. Я спрашиваю вас, джамаат, хотите вы этого или нет?

Раздались бурные возгласы одобрения.

Переждав, пока шум стихнет, Уллубий продолжал:

— Богатеи и все те, кому была дорога прежняя власть, хорошо знают, что бедный люд не пойдет против этой программы. И вот они стали нарочно распускать слухи, будто мы, большевики, запретим верующим молиться. Будто мы собираемся превратить всех мусульман в гяуров…

Уллубий понимал, что нет никакой нужды называть тех, кто распускает лживые слухи, поскольку они сидели сейчас рядом с ним. Собравшиеся на очаре тоже это понимали. И уж конечно понимали это и сами неназванные «виновники торжества» — кадий и мулла. Понимали и потому сидели сейчас перед народом, опустив головы, словно подсудимые перед судьями.

— От имени Советской власти, от лица всех большевиков я клятвенно заверяю вас, что никому не будет запрещено молиться, соблюдать уразу[28]. Это личное дело каждого. А если кто попытается уверить вас, будто большевики собираются разрушить мечети и отменить ислам и шариат, так знайте: он лжет. Лжет подло, сознательно, нарочно, чтобы натравить вас на тех, кто желает вам только добра!

Площадь в это время была уже вся запружена народом. Речь Уллубия слушали, жадно впитывая каждое слово.

— Вы знаете, — продолжал Уллубий, — что я не чужой здесь. Я ваш земляк, родился вон там… — Он махнул рукой в сторону отцовского дома, на склоне горы. — И не затем я приехал сюда, чтобы обманывать вас, своих земляков! Вот и скажите теперь, верите вы мне или пет? Если верите, значит, с этим вопросом покончено. Ну а если не верите… — Он улыбнулся. — Если не верите, еще будем разговаривать…

Кадий и мулла молча побрели домой.

— Верим! — закричали в толпе. — Верим!

Все уже было говорено-переговорено, но люди долго еще не хотели расходиться. Обступив гостей, они наперебой засыпали их вопросами, приглашали в дома, уговаривали заночевать.

Оставаться ночевать им было не с руки: они хотели еще засветло успеть добраться до соседнего аула. Но Уллубий не мог уехать, не побывав в доме, где родился. В сопровождении толпы аульчан они стали взбираться по крутой тропинке. И вот, как на ладони, открылся перед ним этот маленький двухэтажный дом. То есть это теперь он показался ему маленьким, а тогда, в пору, когда он мальчонкой приезжал сюда на побывку к тете, дом казался ему огромным.

Уллубий вошел во двор, прошелся по веранде, по комнатам второго этажа. Здесь почти ничего не изменилось, все осталось таким же, как прежде, разве что обветшало без присмотра.

Из соседнего дома вышел мужчина средних лет и стал настоятельно приглашать гостей зайти к нему, отведать его хлеб-соль. Отказаться — значило бы нанести человеку обиду. Аульчане вернулись к себе, а шестеро приезжих пошли вслед за гостеприимным хозяином. На столе появился хинкал с чесноком. Быстро завязалась живая, непринужденная беседа.

Хозяин дома — Гаджи — оказался одним из активнейших в ауле сторонников новой власти. Он воевал в отряде Махача, был ранен. После ранения вернулся домой.

Заговорившись, не заметили, как стемнело. Стали собираться. Но Гаджи и слышать не хотел о том, чтобы отпустить их на ночь глядя. Он напомнил гостям старинный народный обычай, согласно которому гость с того момента, как он переступит чужой порог, попадает в полное распоряжение хозяина. Только хозяину теперь принадлежало право решать — отпустит он дорогих гостей или пожелает задержать их у себя.

— Ваше дело было — входить в мой дом или не входить. А уж уходить вам или оставаться, буду решать я, — весело сказал Гаджи.

— Ну что ж, стало быть, мы ваши пленники, — согласился Уллубий.

Гаджи, уверившись, что его гостеприимство никому не в тягость, разговорился. С увлечением вспоминал он все новые и новые эпизоды своей биографии, а потом сказал задумчиво:

— Скоро вернусь обратно к Махачу в отряд. Говорят, Гоцинский опять собирается напасть.

— У Махача войск достаточно. Оставайся-ка лучше здесь, — сказал Уллубий. — Собери отряд из местных ребят. Обучи их как следует. Военный опыт, я вижу, у тебя есть. А оружие мы тебе предоставим… Жаль только вот, что лошадей у вас нет…

— Лошади у нас свои найдутся, — сказал Гаджи. Идея Уллубия, как видно, пришлась ему по душе. — Только ведь в отряде-то меня ждать будут…

— Это я беру на себя, — успокоил его Уллубий. — Увижу Махача и передам, что дал тебе другое, более ответственное задание.