К концу недели Григорий Григорьевич с Верой Федоровной отправились в путь. Удалось добыть билеты на поезд, который по дороге несколько раз брали на абордаж абсолютно распоясавшиеся солдаты, демонстративно харкающие и сморкающиеся в вагоне первого класса. Самое страшное, они приставали к редким офицерам и прилично одетым людям. Несколько пассажиров вытащили из поезда на одной из станций. Что стало с теми беднягами, одному Богу известно. К счастью, Елисеевы благоразумно надели самые скромные одежды. Они старательно прятали свои ухоженные руки и лица в тряпье, чтобы не вызвать к себе интерес бандитствующих защитников отечества. Страх не отпускал их в течение всей поездки, пока они, наконец, не прибыли к месту назначения. Гриша очень живо представил, что его племянница, отправившись на кумысолечение, вполне могла вступиться за кого-то. Она была человеком честным, смелым и принципиальным. За что, вероятно, и поплатилась. Революции таких не щадят.
IX
В безнадежный северный город пришла промозглая, тоской пробирающая до костей осень.
После провала Корнилова косяки большевиков снова потянулись в столицу. В двадцатых числах октября Клим вновь появился на Глашином горизонте.
– В ближайшие дни скажись больной и на работу не ходи. На улицу вообще не показывайся. Будет жарко!
– Ты хоть знаешь, сколько желающих на мое место? Я не могу. Чем же я буду семью кормить?
– Вот дуреха! А ежели пристрелют тебя, будет кому семью кормить? На, – он сунул Глафире вещмешок, в котором было несколько картофелин, сало и сухари. Настоящее пиршество по тем временам: – Это на несколько дней. А там видно будет…
– Только на несколько дней? Когда я выйти смогу?
– Я дам знак.
– Как же вы утомили – бунты, революции, мятежи… Стреляют и стреляют. Что вам не живется-то спокойно? Хоть бы пару месяцев дали отдышаться… – высказала Глаша. Учитывая ее особенности, это была яркая обвинительная речь: – Ну в чем теперь такая срочная необходимость?
– Да невозможно дальше ждать! Австрияки предлагают Керенскому сепаратный мир… – Клим понизил голос, словно делясь великим секретом.
– Ну и что? Вы же сами за мир агитировали…
– Дура, ей-Богу! Это же наш козырь! Ежели его Керенский разыграет, как мы народ на социалистическую революцию подымем? – незлобиво возмутился революционер: – Так что ты давай, забирай продукты, и чтоб носу твоего на улице не было! Уяснила?
Глафира подчинилась. Она хоть и фырчала, но своему богатырю-спасителю доверяла. И не зря.
Через три дня, двадцать пятого октября, грянул выстрел Авроры. Солдаты и матросы захватили город и свергли Временное правительство. Керенский бежал. Так и закончилась бесславная эра правления русских либералов, представленных кучкой тщеславных и недалеких болтунов, самым большим успехом которых было распространение сплетней о Распутине и августейшей семье. Во всем остальном они полностью провалились. Хотя, пожалуй, еще одно им удалось безупречно – подготовить благодатную почву для пролетарской революции, поскольку народ уже просто не мог выносить созданного ими хаоса.
X
Новость о социалистической революции настигла Григория Григорьевича, когда они с Верой Федоровной уже обосновались в солнечном курортном городке, спокойная, дачная жизнь которого диссонировала с тревожным известием из столицы настолько, что трудно было поверить во все происходящее. Если бы Гриша не видел, что до этого творилось в Петрограде собственными глазами, он бы засомневался в достоверности вестей. Более всего Елисеев беспокоился не из-за конфискации и национализации имущества в столице, а о безопасности родных и друзей. Особенно его волновало, сможет ли теперь Мариэтта вырваться из города. Он писал ей каждую неделю. По свидетельствам очевидцев, переезд из Петрограда стал настолько опасен, что практически невозможен. Поезда штурмовались солдатами, массово бежавшими с фронта. Гриша жутко боялся, что Мариэтту может постичь судьба племянницы. Поэтому он решил пока не требовать ее немедленного приезда. Нужно было дождаться, чтобы новые власти навели хоть какой-то порядок на железной дороге.
Однако были исключительные личности, для кого отъезд из Петрограда не был проблемой.
Обычно Глафиру после работы провожал домой Клим. Но теперь, после революции, он был чрезвычайно занят. Мог не появляться неделями. В один из таких дней к Глаше подъехал уже знакомый, начищенный до неприличия во время революционной хаоса и осенней грязи, автомобиль графа Закретского. Самого аристократа по-прежнему не брали ни годы, ни хвори, ни революции.
В этот раз граф вышел из машины и крепко взял Глафиру под локоть, тем самым давая ей понять, что ей придется выслушать все, что он намеревался сказать.
– Глафира Петровна, у меня к вам предложение! Имейте в виду, отказа я не приму. Есть возможность выехать из города с дипломатическим поездом. Я могу взять с собой вас и дочь…
По Глашиному лицу пробежала тень удивления.
– Да, я знаю, что Тата – моя дочь. Поэтому я не могу оставить вас на растерзание большевикам…
– Это лишь ваши фантазии.