Сережа с университетскими товарищами решили участвовать в шествии, чтобы выразить свою поддержку Учредительному собранию. Интеллигенция была в шоке от захвата власти воинствующим пролетариатом и пыталась цепляться за шаткие завоевания февралистов.
Когда брат с сестрой укрылись в подворотне и почувствовали себя в относительной безопасности, Мариэтта бросилась брату на шею и расплакалась.
– Что это, Серж? Что за «кровавое воскресенье»? Они же царя за это свергли… – бормотала Мариэтта.
– Это катастрофа! Конец всему! Теперь ясно совершенно, что шанс на цивилизованное будущее бездарно упущен…
– Что с нами стало за год? – плакала Мариэтта: – Мне страшно думать, что теперь так будет всегда…
Брат с сестрой, поддерживая друг друга, потихоньку побрели домой.
Испуганная горничная уже ждала хозяйку в квартире. Справная и подготовленная к различным жизненным неурядицам она смогла оперативно ретироваться с места событий. Только вот Мариэтту в хаосе потеряла.
Брат уложил замерзшую и уставшую сестру в кровать, а сам пошел домой, чтобы взять для нее немного провизии.
Вернулся Сергей с картошкой и мукой. Горничная чуть не прослезилась от счастья. Мариэтта, услышав голоса, встала и перед тем, как выйти к гостю, села за туалетный столик поправить волосы.
Пока Сережа ждал сестру, он ходил по гостиной, разглядывая, как Мариэтта устроилась. На кофейном столике перед креслом он увидел письмо. Он ни в коем случае не собирался читать его, но так вышло, случайно взглянул на почерк. Без сомнений это была рука отца. Значит, они поддерживают отношения. Сергея захлестнула волна обиды, разочарования и возмущения: «Маленькая предательница! В пику братьям хочет помириться с отцом! И снова действует у нас за спиной!» Не имея сил выяснять отношения, он, не прощаясь, покинул квартиру сестры с твердым намерением никогда туда более не возвращаться.
Когда все еще слабая Мариэтта вышла из своей комнаты, брата в гостиной уже не было. Его спешный уход поставил ее в тупик. В голову полезли разные мысли, но от них моментально отвлек доносившийся из кухни сладковатый запах отварного картофеля – самый аппетитный аромат на свете.
XII
Картофель в городе закончился к весне. Теперь царицей Петроградской кухни стала вобла. Ядреный запах нищеты и разрухи пропитал улицы. Казалось невероятным, что каких-то пару лет назад в столице можно было найти любой деликатес, работали рестораны и кафе, окутанные самыми утонченными ароматами. Теперь же большевики для борьбы с голодом открыли общественные столовые, где победивший капиталистов пролетариат, сбросивший рабские оковы, мог гордо съесть непонятную вонючую баланду, способную отбить аппетит у любого голодного. Петроградцы, которые еще недавно были избалованы лучшими кулинарными изысками, теперь стояли в хвостах за собачьим мясом по два с полтиной рубля за фунт. Не брезговали и мышами по пятьдесят копеек.
Но Петроград не оправдал бы звание культурной столицы, если бы, несмотря на голод, наступление немцев и общий хаос, там не работали театры. Мариинка собирала полные залы. В феврале отменили бойкот операм Вагнера, и Мариэтта смогла попасть на «Тангейзер». Девушку так расторгала эта история о женском самопожертвовании, что она едва сдерживала слезы. Ей самой становилось все тяжелее ждать Глеба, тревожась каждый день за его жизнь. Она уже действительно начала задумываться, не уехать ли к отцу, который писал, что большевизм до Кисловодска еще не докатился.
Елисеев недолго радовался отсутствию революционеров в городе. Изначально были надежды, что большевики никогда не появятся там, так же, как по каким-то неведомым причинам любые кровососущие насекомые избегали это райское место, окруженное горами. Однако с первым весенним солнцем началось нашествие и на Кисловодск. Набегут, как татарская орда, пройдутся с обысками, ограбят население и снова исчезнут на какое-то время. С каждым разом их присутствие становилось все более заметным и продолжительным. В такой ситуации срываться Мариэтте было опасно. Гриша видел по письмам дочери, что настроение стало меняться, но боялся поддержать ее в желании отправиться в путь. Трагичная история племянницы пугала его страшнее любого кошмара. Теперь пусть бы уж дождалась супруга, и поехали вдвоем. Хоть какая-то была бы защита в пути.