Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

– Отнюдь. Достаточно только взглянуть на нее. Она же моя копия. Та же стать, та же порода.

– Тата – Елисеева и похожа на своего отца, Дмитрия Васильевича…

– Оставьте, Глафира Петровна! Вы знаете, что я прав. Я ни на секунду не забывал той ночи…

Глашу едва заметно передернуло.

– Я даю вам слово дворянина, что я не воспользуюсь ситуацией и, если вы не захотите со мной близких отношений, мы останемся лишь друзьями. Но я надеюсь, Вы будете благоразумны и примите мое предложение, – граф бросил на землю газету, достал из кармана перстень с огромным бриллиантом и, опустившись одним коленом на лист рабоче-крестьянской передовицы, надел его на Глашин палец.

Глафира оцепенела. Все же предложение графа ей льстило. Знатный господин просит руки девочки, выросшей в доме терпимости. Закретский увидел в ее глазах сомнение. Она уже не была так уверена, что не поедет. Граф слышал запах победы, нужно было лишь немного додавить.

– Я имею право заботиться о своей дочери! Если вам безразлична ваша судьба, подумайте о ней! Что ее ждет здесь? Оладьи из картофельных очисток? – вставая с колен, продолжал искуситель.

– Но как… когда?

– Сейчас же. Идите за дочерью. Возьмите только документы и самое необходимое на первое время. Позже все купим. Поверьте, вы ни в чем не будете нуждаться! Вас ждет та жизнь, которую вы заслуживаете! Не может такая красота плесневеть в этом болоте!

Глаша словно под гипнозом зашла в парадную и поднялась в свою квартиру. Не снимая грязных калош, она прошла в комнату, где в комоде лежали документы. Собрав бумаги и оставшиеся от былой роскоши драгоценности, она завернула все узлом в платок. Купленные Митей облигации «Займа Свободы», выпущенные уже после свержения самодержавия, она не тронула. Глафира пошла за Татой, но девочки в ее комнате не было. Она сидела у кровати отца. Тот снова валялся пьяный. Видимо, ему было плохо, и Тата, пытаясь облегчить страдания, гладила его по голове, заботливо поправляла одеяло. В глазах двенадцатилетней дочки было столько любви по отношению к своему непутевому папаше, что сердце Глафиры дрогнуло. Как же она бросит мужа? Он без них пропадет. Глаша давно считала, что она была причиной всех его бед и несчастий. Ради нее он разорвал отношения с семьей. Из-за нее он потерял душевный комфорт и стал пить. Она проклинала себя за ту ночь с графом. Закретский вызывал у нее отвращение и страх. Она просто не могла уехать с ним. Это убило бы Митю. Глафира тяжело вздохнула и отнесла документы и драгоценности на место.

Закретский ждал Глашу несколько часов – сидел за рулем, читая газету, выходил из машины выкурить сигару, ходил кругами вокруг авто. До последней минуты он надеялся, что Глаша выйдет. Но больше ждать он не мог. Надо было успеть на поезд. Граф сел в мотор и, сорвавшись с места со свистом тормозов, умчался прочь из бьющегося в конвульсиях города.

Митя всю драму проспал. Глафиру он давно разлюбил. Разлюбил в один миг, словно чаша любви была опустошена им до последней капли. Теперь жена вызывала у него лишь раздражение. Он знал все ее недостатки и искренне удивлялся, что люди до сих пор находят ее привлекательной. Дохлая рыба! Если б она бросила его и уехала с графом, возможно, ему бы стало легче. У него была бы весомая и объективная причина ее ненавидеть открыто. Сам Митя подсознательно внушал Глаше чувство вины оттого, что именно так он и думал. Он считал Глафиру виновной во всех злоключениях. Мужчина без стержня, без четких принципов не мог, не умел взять ответственность на себя. Он считал себя жертвой.

XI

Постепенно Петроград превращался в город, населенный бледными тенями. К январю Мариэтта страшно исхудала. Она вместе с горничной ходила стоять в хвостах, чтобы получить больше продуктов в руки. Хлеба давали один фунт в день, да и хлебом-то этот продукт из опилок и Бог весть чего еще сложно было назвать. Добавлялась ли в него ржаная мука, на вкус определить было сложно. Картошка была лакомством. Лепешки из картофельных шкурок считались невероятным деликатесом.

Мариэтта теперь часто видела во сне отцовский магазин, ломившийся от деликатесов. Ей казалось, что она слышит запахи утреннего кофе и выпеченных в кондитерском цехе знаменитых пирожков. Просыпалась девушка от разочарования и голодных судорог в животе.

В тот январский день они с горничной Лёлей снова отправились за хлебом, теперь охота за пропитанием занимала почти все их время. На углу Невского и Литейного проспектов они столкнулись с демонстрацией в поддержку Учредительного собрания. Безоружные люди несли транспаранты и плакаты. Вдруг, навстречу мирному шествию из подъехавших грузовиков выскочили солдаты с винтовками. Раздались выстрелы. Началась паника. Люди метались в поисках убежища. Мариэтта оказалась на линии огня. Она так испугалась и была так слаба, что не могла двинуться с места.

– Мариэтта! – вдруг услышала она знакомый голос. Сергей бросился к сестре и потащил ее в сторону, прикрывая собой от свистящих вокруг пуль.