Три способа понимания семи лучей и другие очерки эзотерической психологии

Будучи «рабами общественного вкуса», журналисты являются и «вождями этой публики, тиранами общественного вкуса… Они отыскивали удивительные истории, предоставляя вниманию публики детали национальных скандалов и трагедий, но, кроме того, «они учили людей на этих историях и тем самым начинали управлять их судьбами. И конечно они говорили публике, что следует об этих историях думать». Уиттемор продолжает, говоря, что Эзра Паунд, возможно, не сумел увидеть «подавляющую авторитарность» (или властное, могущественное влияние) журналистики («Поэт в роли журналиста», с. 7).

Эзра Паунд критиковал журналистов за то, что у них нет своего ума, то есть личного мнения. Что можно истолковать так: Паунд не считал журналистов продуктивными мыслителями. Но, поскольку эти миры-качества совершенно отличны друг от друга, нельзя применять стандарты одного к другому. Журналисту вовсе не обязательно иметь «свой ум» в том смысле, чтобы быть самостоятельным и творческим мыслителем. Журналист направляет свой ум в более практическом, активно-наблюдательном смысле. Журналист ищет факты, для получения которых ему необходимо отыскивать надежные источники. Само написание им текста не так важно, как точность, своевременность и оригинальность информации. Сказать, что журналист не обладает собственным умом в творческом смысле, — это то же самое, что критиковать поэта, сочиняющего пасторали, за недостаточно научную передачу в своей поэзии данных естествознания. Мерки одной дисциплины (лучевой энергии) просто неприложимы при оценке другой.

Эзра Паунд критиковал журналистику не как тот, кто сделал в этой области долгую успешную карьеру и потому имел полное право критиковать. Он критиковал (принижал роль) журналистов с высот собственной специальности, будучи обусловленным недостатками своего лучевого типа. (Можно припомнить колоссальную ошибку Эзры Паунда, когда он вышел на политическую арену и радио в качестве пропагандиста. Паунд был блестящим поэтом, но его ошибка отражает одну из главных тенденций, обсуждаемых в этой книге. Она связана с громадным различием между энергиями-качествами и порождаемыми ими мирами, и с тем, что каждый, знакомый с ними поверхностно и составивший о них мнение, полагает, что знает их.) Уиттемор хорошо понимал позицию Паунда по отношению к журналистам, поскольку сам пришел из сходной лучевой ситуации. Но теперь, войдя в него и трудясь в нем, Уиттемор пытался, хотя бы отчасти, сохранить в себе поэта. Журналистика не то, что думает о ней поэт. Это не бездумная писанина и не рабство. Такое отношение к журналистике само по себе очень уязвимо для критики и может рассматриваться как «бездумное».

«Образы, витающие в воздухе» против «потока повседневности». Работая в «Новой республике», Уиттемор по-прежнему частенько посещал «поэтические кружки, где несколько чувствительных душ, никогда не читавших газеты, проводили свои дни в обмене утонченными образами, которые словно витали в воздухе и сами просились на бумагу». Пересекая два своих «мира», он временами беспокоился за сохранность «собственной индивидуальности». «С одной стороны я пытался обратить внимание литераторов на их неудачи писать об окружающем их обществе, а с другой, мне хотелось заставить журналистов и сотрудников масс-медиа увидеть, что они узнают о слишком многом и слишком поспешно, просто плывя в потоке повседневности и ничего больше» («Поэт в роли журналиста», с. 9).

Это весьма интересное наблюдение, четко характеризующее два мира с разной психологией. Уиттемор метался между миром развитого и утонченного Четвертого Луча (или Лучей 2–4), дающего интуитивный доступ к артистическому выражению (с его «утонченными образами, которые словно витали в воздухе и сами просились на бумагу»), и преимущественно перволучевым миром журналистики, старающимся узнать как можно больше и как можно скорее о текущих событиях. Он пришел к тому, что стал распознавать их различия, что мог действовать в обоих мирах, окрашенных различными лучевыми энергиями, и мог принимать реальность обоих миров. Он сделал знаменательный шаг в направлении целостности. Пытаясь по-своему исправить каждый мир, он вдохновлялся принципом дополнительности, ведущим к целостности. Непохоже, что он довольствовался засеиванием нескольких семян, которые однажды в будущем дадут свои всходы, позволяя расти и расширяться чисто интеллектуальным образом. Он лично сделал размашистый шаг в направлении целостности, погрузившись мыслью, чувством и делом в движение дополнительного Луча. Другими словами, во всех практических смыслах он стал другим Лучом, до определенной степени, конечно.