Три способа понимания семи лучей и другие очерки эзотерической психологии

Опять-таки интересно видеть, как он характеризует эти два мира. Поэты никогда не читают газет и стараются не соприкасаться с окружающим их обществом в смысле практических нужд и деталей. (Это, скорее всего, верно в отношении выраженного типа Четвертого Луча, когда и ум и личность находятся на этом Луче или когда абстрактная линия 2–4–6 доминирует с упором на Четвертом Луче ума. И это вряд ли так, когда Четвертый Луч дополняется одной из более конкретных энергий линии 1–3–5–7.) С другой стороны, перволучевой тип стремится «узнать как можно больше и как можно скорее», не веря ни во что, кроме потока повседневности. Другими словами, Уиттемор как преподаватель английского языка писал стихи и статьи для журналов отвлеченного содержания. «Бездна премудрости» была в его текстах; он знал явно больше того, что излагал на бумаге. Но как журналист и литературный редактор Уиттемор все время имел дело с текучкой и свежими новостями и часто писал о вещах, о которых не имел глубоких познаний. Как литературный редактор «Новой республики» он успешно контактировал с целым рядом источников. Важная информация должна собираться быстро, ее наличие важнее, нежели ее глубокое осмысление. А доступ к информации изнутри в большой степени связан с фактором власти и могущества.

Переключаясь между двумя мирами, Уиттемор временами беспокоился за сохранность собственной индивидуальности. Он находился в том положении, из которого мог отождествляться с обоими мирами — не поверхностно, но в значительной степени, поскольку достиг немалого успеха в обеих областях. Интересно, однако, то, что он больше не мог отождествляться столь полно, как раньше, с литературным миром, а отождествляясь с миром журналистики, он не мог работать с той погруженностью, как это делали находящиеся рядом с ним репортеры. Итак, хотя он мог отождествляться с обоими мирами, он не мог отождествиться только с одним из них. Войдя в другой мир, он оставил позади оба и получил взамен беспокойные мысли о собственной индивидуальности. Какому миру он принадлежит? И кто его соратники? Пытаясь поправлять поэтов с одной стороны, и журналистов — с другой, он терял соратников и там, и там. Он начал привыкать к одиночеству — парадоксальному состоянию пребывания в истинной группе или в относительно целостном мире.

Умение копировать мир. Как поэт, Уиттемор привык писать, когда «пребывал в духе». Он не привык писать ради «чьего-то еще духа». Теперь ему пришлось это делать, и он рассматривал такую работу в качестве необходимой и полезной для себя дисциплины. Давление срочности, написание статей прямо перед отправкой в печать были благотворными факторами. Он чувствовал, что становится «более компетентным, более умело копировать мир по сравнению с тем периодом, когда я был заурядным учителем, пишущим резкие замечания на полях студенческих сочинений…» («Поэт в роли журналиста», с. 7).

Вдохновение (когда «дух почиет на мне») — это крайне деликатная энергия, не подчиняющаяся временным рамкам или давлению человеческой воли. Роберт Грейвс так писал об этом: «Поэт не может оставаться поэтом, если чувствует, что должен постоянно принуждать свою музу быть к его услугам». Если поэт использует «затасканные фразы и остроумные словесные трюки», доступные интеллекту в любой момент, тогда муза «отказывает ему гораздо решительнее, чем даже косноязычному и неразумному» («Белая богиня»). Поэтому Уиттемор как поэт привык писать, только когда «пребывал в духе». Но Уиттемору как журналисту пришлось пройти школу иного рода. Ему пришлось писать по-другому, черпая энергию из другого источника.