Три степени свободы (СИ)

Слуга, управляющий поводьями, набрал в грудь побольше воздуха и снова протрубил. Второй знак, означающий, что время ехать.

Милло и Аллира закончили с чемоданами и ушли к дому, господин закончил прощаться и также отправился к дверям… Принц тянул меня за руку, и, разозлившись, я легко вырвался.

— Господин! Господин, это ведь не правда! — кричал я и почти бежал к удаляющемуся господину. — Вы ведь не продали меня! Это ложь! Господин! Пожалуйста, скажите, что это ложь!

Но он не замедлял шаг и не оборачивался, хотя прекрасно слышал меня, я знал. Я кричал что есть мочи, кричал изо всех сил, но господин не хотел замечать этого.

— Господин, я умоляю вас! Пожалуйста, не продавайте меня! Я прошу! Я умоляю, господин!

Я только и делал что повторял «Господин, господин, господин» и никак не мог умолкнуть и принять решение этого самого господина.

Бора и стража перехватили меня, и я повис в их железных руках. Их было слишком много, на них было слишком много металла, я снова, как тогда, не мог вырваться из их плена.

И на этот раз господин не собирался говорить: «Остановитесь, капитан». Он вообще не собирался делать ничего другого, кроме как уйти молча в дом и остаться там за закрытыми дверями.

*

То, что он передавал мне в своем взгляде, то, что никак не поддавалось расшифровке, оказалось поклонением зверя. Я до последнего не верил в это, но потом, когда всего одного маленького прикосновения к его шее хватило, чтобы вывернуло от эмоций, пришлось принять правду, гораздо более жуткую, чем ту, на которую я рассчитывал.

Держать в слугах зверя, который может убить, — это игра, а держать в слугах зверя, терзаемого желанием близости, — это обреченность. Оставив томимого жаждой Тилла рядом с собой и дальше, я бы обрек себя на мерзость.

Кипящий суп, вылитый на слугу, моя постель, выдержавшая его тело, убийство… Что было бы дальше? Зверь бы прыгнул на меня?

Было отвратительно видеть, как его колотит от одного моего взгляда, как его тело пронизывается желанием от одного моего касания, как его возбуждает одно только мое присутствие.

Опасность, которая поджидала меня, была несравнима с той, которую я бы получил, забравшись в самое сердце леса.

— Так что? Вы продадите его? — принц пододвинул ко мне мешочек, наполненный монетами и подвязанный черной веревкой. — Это хорошая сумма за убийцу.

— Продам… Даже если бы была плохая.

*

Я смотрел в его удаляющуюся спину и видел все мутным от того, что слезы заполнили глаза. Мне было плохо, я не мог дышать и проклинал все на свете. Во мне билось только одно желание на всю жизнь — желание быть там, просто рядом с ним. Но господин забрал всякую возможность на осуществление этого. Гигантская, непомерная боль от осознания разрывала по швам выдуманное и давно решенное предназначение моей жизни.

Все еще задыхался и кричал, пытался до последнего пробудить в нем то, что однажды уже пробуждал. Некое сострадание, интерес к дальнейшему… Что-то такое, свойственное господину, что он иногда проявляет, что-то такое, что однажды спасло уже мое существование.

Я тянул к нему руки, но получал за это толчки, пинки, пыхтение стражников, удерживающих меня от погони за господином… Их сила, их старание, то, как они хотели уберечь господина Ореванара от меня….

Дверь закрылась. Я так и не смог прорваться.

*

«Ну признайтесь, вы ведь будете по нему скучать? И даже не думайте отрицать!»

— Господин! Господин? это ведь не правда! Вы ведь не продали меня! Это ложь! Господин! Пожалуйста, скажите, что это ложь!

«Вы, должно быть, шутите, мой принц…

— Почему же? Он ведь был вашим, а вы для него всем. Разве мы не расстраиваемся, когда приходится расставаться с людьми, для которых мы — это мир?»

— Господин, я умоляю вас! Пожалуйста, не продавайте меня! Я прошу! Я умоляю, господин!

«Людьми? Тилла зверь, и вам лучше знать, помнить… С этого момента помнить об этом.

— Я буду помнить, только и вы не забывайте, что продали… Предали его. Ведь это предательство, хотя бы не отрицайте этого».

Принц говорил так, будто мне не все равно. Будто была причина, по которой я его оставил у себя, будто бы была причина, по которой я должен буду скучать. Я уходил, и его вопли резали уши…

— Господин, пожалуйста! Я умоляю! Господин! Господин! Господин!..

Зверь кричал так, будто я и правда предал его. Но я не предавал, потому что предательство невозможно между людьми, ничего не значащими друг для друга. Тем более когда один из них даже не человек в полном смысле этого слова.

Наконец, дверь закрылась, я больше не слышал его криков, но душное «Господин!» гулко повторялось в голове. Что я тогда чувствовал помимо этого? М-м-м, да ничего, абсолютно ничего.

*

Нелеллу сжимал мои пальцы, переплетенные с его, и не спускал с меня глаз.