Три степени свободы (СИ)

— Он не холодный, Тилла, он пустой, — произнес Нелеллу ту, ставшую позже роковой, фразу и добавил шепотом: — А пустоту любить нельзя.

— Не холодный, не пустой! — я толкнул его, и кулаки зачесались. — Ты не понимаешь и не чувствуешь его, а я…

— А ты ошибаешься, чувствуешь то, чего нет. Он уже имени твоего не помнит… Лица твоего среди слуг своих не отличит. Хочешь историю? — И не дожидаясь ответа, он продолжил, хищно и злобно улыбаясь: — Мне было лет восемь, Каллис был в замке, мы вместе с моим отцом и еще парой зазноб отправились в город. Я до сих пор помню его смиренно покачивающуюся фигуру, маячившую впереди. Его гордую спину и поднятый подбородок, словно король на самом деле он. Его редкие, медленные речи с острыми словами. И чем дальше в город мы заходили, тем недружелюбнее попадались люди. Стрела оказалась в горле его лошади, и с тяжелым всхлипом она упала на колени прямо под ним. Я так злорадствовал в душе, когда на моих же глазах этот бастард опустился. Но, знаешь, любой в этой ситуации испугался бы, побежал за спины стражников, но не он, нет. Он так и сидел на умирающей и брыкающейся лошади, и его осанка не изменилась. Вообще не дрогнул. Человек в грязном плаще оказался рядом с Каллисом намного раньше охраны, и он его закрыл. Вторая стрела пробила этому человеку голову, хотя это могла быть голова Каллиса. Дальше уже были стража, щиты, защита. Но ты знаешь, как человека этого он отблагодарил? Никак. Когда отец спросил, какие почести Каллис хочет представить умершему, тот ответил, что умершему почести ни к чему.

— И что? — я фыркнул. — Умершему почести и правда ни к чему.

— А обгладывающие труп собаки к чему? — наверное, он заметил, как меня проморозило, поэтому добавил: — Мы с тобой не того сорта, Тилла, на самом деле мы выше, как бы голову не задирала пустота… Мы все равно выше.

Свою голову я, однако, совсем опустил, и Нелеллу не преминул ее поднять за подбородок. Он пристально всматривался в мои глаза и шептал:

— Каллис — ничто, а мы с тобой — все. И я тебе докажу.

Мы обнимались. Нелеллу положил свою голову мне на плечо, руками вцепился в бока, я же зажмурился. Все по-прежнему напоминало дурной сон, все вокруг. И эти слова… Выше, ниже, ничто или пустота. Ничего не доходило до меня из посылов Нелеллу. Я хотел быть с господином, принадлежать господину, наблюдать за господином, ухаживать за господином и дышать с ним одним воздухом. Вот и все, а сорта и поступки не имели никакого значения для меня. Не стоили ничего.

В ту ночь Нелеллу потащил меня к себе в комнату. Две служанки зашептались, завидев нас в коридоре, а стража у его покоев переглянулась, но я все равно зашел. Я не мог не зайти.

Его замок, его правила, его я. А я действительно принадлежал ему на тот момент, но господином моим он не был.

Стояла полутьма, горели только две свечи у изголовья кровати, и тени плясали уродливые. Стоял запах горелого затхлого масла, и Нелеллу, вдыхая, уже раздевался. Не спуская с меня взгляда, расстегивал одну драгоценную пуговицу за другой. Я же нервно переступал с ноги на ногу. И злился.

Почему так выходило? Почему я за сотню лиг от того места и от человека, с которым по-настоящему хотелось быть? Кто так решает? Судьба? Рок? Всевышний? Нет же, за человека решает человек, и в то мгновение, когда Нелеллу оказался наг, в то мгновение, когда он потянул ко мне руки, я повторил в царящую полутьму:

— За человека решает человек.

В Принце это вызывало отклик в виде полуулыбки, но если бы он знал продолжение моих мыслей, его реакция стала бы другой. Ведь, если так правда на свете происходит, то для того, чтобы не быть несчастным, надо быть тем самым решающим человеком. А если уж хочется быть счастливым, то надо быть еще и тем, кто решает за других… Все сводилось к тому, что мне всерьез надо было сделать так, чтобы за господина Ореванара решал зверь Тай.

— Тилла, — он обнял руками мою голову и повторил, жаром опаляя губы: — Тилла… Или мне звать тебя Тай?— спросил он, словно знал, что всю жизнь с господином я лелеял свое истинное имя. Спросил так, словно знал, что для меня нет ничего более сокровенного.

— Нет, зови Тиллой.

— Потому что он так тебя звал? Это тебя возбуждает? — подумать только, вообразить, что Нелеллу и правда считал, что держит меня в руках, держит во всех смыслах.

— Да… — солгал я.

— Ох, Тилла, я чувствую, как бьется твое сердце, и схожу с ума, — он поцеловал меня в шею, а я не смог сдержаться и отвернулся. Нелеллу понял этот знак, разгадал. — Почему ты так холоден со мной?

— Я не готов, я не могу, не хочу, — попытался уйти, но разве от принца уйдешь:

— Я тоже не могу, ты так близко…

Происходящее было медленным и плохо запоминающимся. Чужие пальцы дрожали, чужое дыхание ощущалось явственнее, чем собственное. Сейчас уже я могу объяснить это все изоляцией, я старался отстраниться от происходящего, но чем дальше мы заходили, тем сложнее это было сделать. Как можно забыться, когда кто-то очень горячий и нетерпеливый раздевает тебя?