Три стороны камня

– Вот, – вздохнул он, – касса взаимопомощи, бери и поезжай. Не на самолет, но на поезд, не купе – но плацкарта, до Нукуса доберешься – пересядешь на арбу. Да полегче на поворотах, Федя! Шкуродеры, провалы, обвалы – наобум Лазаря не суйся. Я ведь тоже, когда молодой был, рвался в поля.

“И тебе не страшно?” – спрашивала жена Света. “Страшно, – ей отвечал Сундук. – А красиво! И столько моментов там помереть!”

У них любовь была. Он ее младше, она с 39-го года, он с 42-го. Сундук выращивал тюльпаны по очень сложной технологии. Могли бы продавать и жить – не тужить. Но – нет. Пещеры были его страстью. На чаше божественных весов она перевешивала тюльпаны – с женой, кошкой, рыбой и двумя голубями.

“И там одна пещера есть на южном склоне Чатыр-Дага… Или я ее, – сказал он, уходя. – Или она меня”. И пропал. Экспедиция за экспедицией отправлялись на поиски, народ приуныл.

А Свете было доподлинно известно, что перед любым серьезным делом Сундук долго и нудно курит. Все уже обыскали-облазили, вдруг она видит – черный провал, а вокруг свежие окурки. “Слазайте туда, ребята!” Те уже ухайдакались, потеряли надежду, но – в самом деле – на дне колодца за глыбой известняка лежал без сознания Сундуков.

В пещерах и правда жизнь подчиняется другим законам. Федор мне тоже всегда говорит: зря ты волнуешься. Так уж у нас заведено: упал и лежи, как Тутанхамон в законсервированном виде, кто-нибудь когда-нибудь на тебя наткнется.

Сундука вытащили, погрузили в корыто – сперва в холодную воду, подлили тепленькой. Он отогрелся и ожил. И сразу попросился в баню, любитель был этого дела, как Федя.

Федор ходил с Сундуком в Сандуны, выпьют пива и рассуждают – сначала о пещерах, а потом о вениках.

– У нас в Крыму веник не из березы, а из дуба, – втолковывал Юра Федьке. – У меня даже из канадского дуба. Лист крепче держится!

– А я люблю веник из березы и полыни, – отвечал Федор. – Они соответствуют друг другу по запаху и консистенции!

– Из дуба, Федя, веник очень кожу делает упругой, – упорствовал Сундук. – Но есть один нюанс: полезный для здоровья веник нарезать в глухой дубраве, куда не проникает ультрафиолет.

– Нет, Николаич, это дело вкуса. В Сибири я вязал пихтовый, кедровый и еловый. Отвар из хвои плесканешь на раскаленный камешек…

– Только не старый лапник! – хмуро качал головой Сундук.

– Упаси бог, – соглашался Федька.

Казалось, разговор исчерпан. Но Юра, покемарив, встрепенется и заметит:

– А кстати, можжевеловый хорош от ревматизма! Клен – унимает остеохондроз. Это на будущее, Федя!

Еще поговорят немного, как вязать и как запарить, и хотя снова не сойдутся во мнении – Сундук: нет лучше, чем сухой букет держать над голышами каменки, а Федор: макнуть в кипяток и накрыть ушатом, – между завлабом и младшим научным сотрудником царила полнейшая гармония, словно в тандеме отцветшей полыни с березовыми ветками.

Поэтому, как только Федор исчез за шкафом, из-за толстого справочника минералов Юрий Николаевич выудил ополовиненную фляжку армянского коньяка, плеснул в рюмку и с удовольствием выпил.

– Были когда-то и мы рысаками… – Он блаженно вздохнул и закусил лимоном, оставшимся от вчерашнего чаепития.

Сундук знал одно: вещи безупречны. Они перетекают из формы в форму. Мы не можем ни хвалить их, ни порицать.

Пока я на пристани, утирая слезы, махала вслед Федору белой хризантемой, а мой благородный муж громоздил паруса и стремился прочь от берега, мне позвонил Бубенцов.

– Слушай, Рая, надо с тобой переговорить. Приходи в отель “Рэдиссон” на Яузе, намечается аукциончик, благотворительный, будут продавать коров.

– Дойных? – спросила я деловито.

– Ну ты святая простота! Это проект международный. Раздают художникам пластмассовых коров, а те их разрисовывают, превращают в объект искусства. Попса, конечно, но имеет успех, народ любит такое, их в ГУМе выставляли на первой линии, ты там давно не шопилась, как я посмотрю. Встретимся в пять часов, увидишь, как проходят аукционы, где, кстати, можно иногда недорого приобрести шедевр и толкнуть завалящую картинку за приличную сумму.

Я стала думать, что бы мне надеть, решила посоветоваться с Флавием. Как раз такой момент был на закате, когда сквозь тучи все залило янтарным светом. Хотела заодно спросить: ты не в лесу ли? Не под небом золотым?

Флавий ответил:

– Важно не то, во что человек одет, а то, насколько он внутри ничего из себя не представляет.

Ну, что с ним разговаривать? Никакого толку!

Надела постиранные брюки с вывернутыми пустыми карманами, еще сырыми. И встала на весы.

– Какой вес? – Пашка спрашивает.

– Ничего лишнего.

– А если б у тебя были полные карманы денег? – говорит мальчик. – Представляешь, сколько бы ты весила?!

– Хорошо, что ей это не грозит! – весело откликнулась из кухни Сонечка.

– Не факт! – сказала я загадочно, не стала посвящать их в мои сумасбродные планы.