– А! – Якут опрокинул в себя остававшийся в стакане виски, зажевал кусочком сыра. – С этими гавриками вообще договориться не вопрос. Им сверху позвонят, они тебе любое помещение на блюдечке с голубой каемочкой вынесут.
– И ты… можешь сделать так, чтобы… позвонили?
– Обижаешь, химик! Много бы я… наработал, если бы нужный звонок не мог организовать? Чего глупости спрашиваешь? Тебе же обеспечили режим благоприятствования, ты ж не думал, что оно само. Но в чем-то ты прав. Так, на старом месте, все гораздо проще. Ума не приложу, чего Бонд в этом домишке нашел привлекательного. Разве что народец там весь пожилой, думал небось с такими проще. Да это на самом деле тоже не проблема. На любой народец можно управу найти. Хотя со старичками-то как раз еще и сложнее бывает, они ж там блокадники через одного, рука не поднимется их по-настоящему прессовать. У меня бы точно не поднялась. Если ему место именно это нужно, так нашли бы что-нибудь подходящее. Но он ведь даже не подумал ко мне прийти! Не по понятиям, короче. Мутный человечишко. Джеймс Бонд, блин!
Еще немного выпив, Якут вдруг спросил:
– Кстати, о блокадниках. Я давно узнать хотел, ты только не обижайся, че у тебя за фамилия такая дикая, химик?
– Почему дикая? Немецкая.
– Вот и я так подумал… Отец из пленных, что ли? Фашист? Не, я понимаю, что сын за отца не отвечает, но ты мне все-таки честно скажи. У меня, знаешь, папаня на Невском пятачке, считай, жизнь положил. Весь искромсанный вернулся, по госпиталям сколько лет скитался, подлатали, но так, знаешь… Мамка моя его подобрала – девчонка совсем, он ей в отцы годился, а она, вишь, влюбилась. Мужиков-то после войны недобор был, но она и вправду влюбилась. Ухаживала за ним всячески, так что он после войны еще довольно долго прожил, не медицине благодаря, а мамане. Помер, когда я от горшка два вершка был, я его и не помню, только по ее рассказам. Она красивая была, но больше-то уж ни с кем никогда… Любила, видать, сильно… А твой папаша, значит, с той стороны воевал? Или дед, может?
– Моему отцу во время войны было четыре года. Его из Питера по Дороге жизни вывезли, – сухо, как о ком-то постороннем, сообщил Гест.
– Так ты местный, значит? – недоверчиво покачал головой Якут.
– Такой местный, что местнее некуда. Фамилия немецкая! Знаешь, сколько Екатерина Великая немцев в Россию притащила? А до нее? Мои предки, если хочешь знать, еще при Петре Первом тут обосновались.
– Петр – это который Медный всадник?
– Точно. – Раздражение Геста погасло так же внезапно, как и вспыхнуло.
– Вот оно что… А разве их, немцев, всех в войну не выслали? Вроде ж высылали – вдруг шпионы. В Казахстан, что ли, их отправляли.
– Высылали, – подтвердил Гест. – Но не всех. Дед мой на фронт рвался, не отпустили его, он врач был, на «скорой» работал. По восемнадцать часов, а то и сутками напролет, поспит часок на диванчике в углу и опять работать. Там и умер, возле диспетчерской. До кушетки два шага не дошел, упал и умер. Жена, ну то есть бабка моя, медсестрой там же, на «скорой» была, их экипаж под бомбежку попал, всех одним махом… Сестра ее капельдинером в Мариинке служила, ее на окопах, ну, знаешь, тогда всех таких возили укрепления строить, ее еще в первую осень осколком убило. Отца бабка его, деда моего мать, вырастила. Ему восемнадцать стукнуло, только в институт поступил, когда она умерла.
– Местный, значит… – тихо повторил Якут.
– Вы правила прочитали? Какой именно пункт вам непонятен? – Галя улыбалась дружелюбно и терпеливо.
– Ну… если с книжкой что-то случится… – Мявшегося у стойки парня легко можно было представить на футбольных трибунах или даже у пивного ларька. Здесь его бритая голова, бугрящиеся под легкой рубахой плечи и крупные ладони с въевшейся грязью (хотя руки он явно пытался отмыть) смотрелись чужеродно. Впрочем, таких – неподходящих – посетителей было большинство. Самая читающая страна по-прежнему оставалась самой читающей.
– В случае утери или серьезных повреждений залог не возвращается. – Галина улыбка стала чуть лучезарнее, смягчая протокольность реплики. – При небольших повреждениях залог возвращается частично.
– Не, я понял, я это… Если… Собака у меня. – Он мотнул головой в сторону двери. – Любит бумагу трепать. Про залог я понял, а дальше? Меня выгонят?
– Что вы! Мы никого не выгоняем. У кого собака, у кого дети маленькие, мы все понимаем. Для этого залог и существует. Иначе библиотеку придется очень быстро закрыть. Фонды-то надо пополнять.
Подумав еще чуть-чуть (Валентин из-за приоткрытой двери подсобки буквально видел, как под бритым черепом ворочаются тяжелые, непривычные к движению мысли), парень спросил почти робко:
– Так я… это… могу выбрать?
– Пожалуйста. – Галя гостеприимно повела рукой в сторону сверкавших пестрыми лаковыми корешками стеллажей.
– А… там написано, что не больше трех…
– Вы же не одновременно их читать будете. – Улыбка стала чуть строже. – Прочитаете, придете за следующими.